В основе повествования, реальные события, подтверждаемые реально существующими фактами.

Бабочка умирала три дня. Она умирала не естественной смертью, это я ее так убивала... долго. Я не садистка, просто так получилось. Пошла собаку кормить, и, боковым зрением уловила некое шевеление у будки. Смотрю, это бабочка. На крыльях узор переливается, как у павлина на хвосте. Красота- необыкновенная. Кажется, эта бабочка называется,- «Павлиний глаз», точно не знаю. Когда увидела ее, подумала, жалко, красота такая пропадает. У бабочки жизнь короткая, да и холодно уже. Вот и решила прибрать, так сказать «добро». Когда в моих ладонях затрепетало нечто нежное и хрупкое, мое сердце забилось так, словно бьется птица в клетке. Нет не от волнения за крохотную жизнь, а от того что вдруг, проснулся в глубинах моего сознания, древнейший инстинкт. Инстинкт охотника. В руках моих трепетала добыча. Мысленно, я уже просматривала сайты с коллекциями, и продавала эту бабочку за большие деньги, потому, что вдруг оказалось, что это редчайший экземпляр. Мечта найти клад, не оставляла меня с детства.

Я ничего не имела против клада в виде бабочки. Но, возникал вопрос, в каком виде я должна представить этот редчайший экземпляр перед потенциальными покупателями? Конечно в засушенном виде. Но, кода я поместила ее под банку, она умирать не собиралась, ни в первый, ни во второй день. Припомнив, что где то видела коллекцию бабочек, которые были пришпилены булавками к картону, я приступила к поискам подходящей булавки. Найдя, подходящую, то есть красивую, на кончике которой красовалась блестящая бусинка, я, проткнула металлическим острием мохнатое тельце. С этого момента начались мои душевные муки. Во-первых, шпилька вошла под косым углом, и бабочка, перебирая лапками, крутила ее своим телом как часовую стрелку. Вид пронзенного металлической шпилькой тельца, эти движения, жалкая попытка высвободится, злили меня. Померла бы уж и точка.

Во-вторых, у основания шпильки образовалось маленькое мокрое пятнышко, что наводило на мысль, что это, кишки я ей проткнула. А если есть кишки, то наверное и все остальное. Сердце например, и тот факт, что сердце ее страдает, был совсем не утешительным для меня. И в-третьих, наконец, я припомнила, что читала, где то, что бабочки, это души умерших, и что теперь мне делать с этой душой, я не знаю, и только одно утешало, что это не правда, потому, что если это души умерших, то бабочек, должно быть черт знает сколько, потому, что народу мрет много. И потом, зимой бабочек нет, куда в таком случае эти души деваются? Между тем, пока я размышляла, бабочка повернулась на своей смертоносной оси так, что глаза ее оказались

против моих, и мне показалось, что они выпучились, как выпучиваются глаза у мультяшных героев. Моя физиономия, тысячекратно размноженная, отразилась в ее выпученных глазах, и я получила возможность рассмотреть себя отраженную. Я увидела свой огромный распухший нос, маленькие крысиные глазки, и хохолок жидких волос, венчавший все это безобразие. Причем все это было тысячекратно размножено, и смотрело на меня с любопытством. Вот такой уродихой она меня видит. Вряд ли жертва, считает палача прекрасным, даже если палач само совершенство.


Глава вторая

Я был покалечен до неузнаваемости. Попытка самоубийства закончилась неудачей. Но тогда, в горячке, я еще не понимал, что случилось, и, ухмыляясь половиной лица, я протянул маузер товарищу. Конечно, я видел оставшимся глазом, что товарищ мой испытывает крайний испуг, и рот его застыл полуоткрытым, и глаза его вылезли из орбит, но я тогда еще не понимал, что другая половина моего лица отсутствует, потому, что я ее попросту отстрелил. После грохота выстрела, я не слышал мерного постукивания колес, и мог догадываться, что поезд продолжает движение, по мелькавшим за окном вагона, деревьям. Тот факт, что на стекле окна появилось ровненькое отверстие с разбегающимися в стороны усиками трещин, говорил о том, что пуля была.

Была и исчезла в безграничных российских просторах расстилающихся там, за окном вагона. Тот факт, что половина моего черепа бала разнесена, говорил о том, что пуля эта, пролетела не напрасно Последнее, что запечатлело, мое поврежденное сознание, это трупик бабочки, покачивающийся в такт движения поезда. Три дня назад ее занесло в приоткрытое окно воздушным потоком. Видимо она сильно ударилась

об фрамугу, потому, что плавно спланировала на подоконник и больше не шевелилась. Я даже вспомнил этот момент, когда она, как подбитый самолет, крутясь вокруг своей оси, рухнула вниз. Вот и все, что я помню. Потом, наверное, был переполох. И мент сопровождавший состав, писал протоколы,

время от времени почесывая за ухом концом шариковой ручки, но всего этого я уже не видел. Очнулся я... понятно в больнице. Место сразу показалось знакомым, как будто я здесь уже когда - то был. Стены салатного цвета и трещины на потолке, как разбегающиеся устья рек, все казалось знакомым. Лежал я на удобной кровати, и только короста на лице причиняла неудобство. Никак не мог понять, зачем мне все лицо забинтовали, один только глаз оставили. Сестричка вошла, кругленькая такая, беленькая. Посмотрела на меня внимательно, и вышла быстро, неплотно прикрыв дверь, с матовым стеклом. Скоро за этим матовым стеклом силуэт прорисовался, повыше силуэта сестрички, и в дверь вошел врач. Потом так и было, постоянно, сначала сестричка прошмыгнет, с уколами всякими, потом врач. Мама пару раз навещала, как положено с апельсинами, да братишка

заходил, смотрел на меня жалостливо, а мне как никогда жить хотелось. Да и выстрел этот, вовсе не самоубийством был. Просто в рулетку играли. Вот и проиграл. Прибавил врачам работы, они все кроили что то, пластины на месте дырки в черепа вставляли. Доктора конечно молодцы, можно сказать с того света меня вытащили. Особых проблем с памятью я не ощущал, может потом как то скажется, крыша например, поедет, а пока все было нормально, если не считать устрашающего вида физиономии, с остатками носа и мертвым глазом. Один мой армейский товарищ, всегда говорил, мужчина не должен быть красивым, он должен быть обаятельным, и следуя этой присказке, я не унывал, главное, то что было в штанах, было исправно, и на сестричек реагировало, как надо.

Так что повод для уныния был незначительный,- моя изуродованная внешность, только в купе со сказкой красавица и чудовище, могла стать привлекательной для дам. Месяца через три, после множества пластических операций, я стал выходить в больничный коридор, где обнаружил других бедняг, бредущих неуверенной походкой, порой на ощупь, потому, что почти все лицо было закрыто бинтами Вот с таким ощупником я познакомился когда, он осторожно передвигаясь наткнулся на меня своей, предусмотрительно вытянутой рукой.

Лица его не было видно, но голос, шелестящий, вынуждающий напрягать слух, привлек меня, и мы стали прогуливаться вместе, и я, как бы исполнял роль поводыря. Мой новый знакомый все шептал, что - то про сверхспособности, и когда мы приближались к группе такой же искалеченной и забинтованной как мумии публике, он умолкал, как будто мы шептались о тайне. Я сочувственно выслушивал его бред, про операционный блок, в котором, якобы работают инопланетяне, и всем у кого в результате травмы нарушен мозг, эти самые инопланетяне вживляют новое, серое вещество, после чего, у проопери-рованного таким образом, пациента, появляются сверхспособности.

Я понимал, что не всем повезло, так как мне, и все-таки травма мозга, опасна непредсказуемостью. Кто знает, может и я, по истечении, какого- то времени, начну нести подобную чушь. Но когда он, этот мой ощупник, с удивительной для его состояния сноровкой сопроводил меня к одному из операционных блоков, я был крайне удивлен. Мало того, что действие происходило глубокой ночью, и нам пришлось с огромным риском пробираться мимо дремлющей дежурной медсестры, так он, этот ощупник, действовал так, словно и не было никаких бинтов, на его лице.

Шел он уверенно, чувство-валось, не впервые проделывал этот путь, и когда мы подкрались к опера-ционному блоку, который всегда был закрыт, сделал мне знак, предупреждая о молчании. За дверью блока явственно прослушивались звуки, соответствующие, звукам соприкасающихся металлических предметов. Тихое, но явственное клацанье, как мне живо вообразилось, всяких там пинцетов, скальпелей и еще черт знает какого хирургического инструмента. Звуки все эти особого восторга у меня не вызывают, и я уже подумал было сбежать, но любопытство все же взяло верх. Я приоткрыл дверь, и заглянул во внутрь.

Находясь в позе «зю», я застыл мгновенно, не имея сил оторвать взгляд от картины открывшейся передо - мной. Я видел только одним глазом, так как второе мое око, было мертвым, но даже то, что я увидел, одним глазом, мне хватило на всю оставшуюся жизнь. Операционная была освещена, как и положено, мощным прожектором с отражателем расположенным над столом, на котором лежал оперируемый, накрытый простыней. Стол располагался очень низко, почти у пола. Над телом склонились фигуры, которые человеческими никак не назовешь. Мало того, что головы их были непомерно большими, так еще и полное отсутствие нижних конечностей, дополнялось присутствием множества щупалец, похожих на щупальца осьминога.

Я следил как загипнотизированный за движениями этих щупальцев, и мне, казалось это змеи, исполняют некий магический танец. В момент, когда одно из существ повернуло ко мне свое, так сказать лицо, лицо мгновенно состарившегося новорожденного, я потерял сознание. Почему я отключился, не знаю, вряд ли увиденная мною сцена могла потрясти меня на столько, что я потерял сознание. Рассказы о НЛО, и всяких внеземных разумах, давно не актуальны. По подсчетам ученых, каждый седьмой житель планеты, имел контакты с внеземным разумом.

Вот и я вошел в эту семерку, ничего необычного. Проснулся я утром как всегда, в палате было тихо и солнечно, и эта умиротворенность настроила меня на лирический лад. К событиям прошлой ночи я отнесся спокойно. Вот и у меня крыша поехала, что в принципе и ожидалось. Когда вошла сестричка, неся наготове шприц, наполненный лекарством, я послушно повернулся на живот, и приспустил штаны с ягодиц. Замер в ожидании укола, и привычно напряг мышцы. Тут то и настигло меня это самое безумие, как предполагалось. Сначала, я явственно ощутил, как нечто горячее захлестнуло мой живот и естество мое, мгновенно набухнув, уперлось в матрац. Насколько жестко оно уперлось в матрац, можно судить по тому, как тело мое приподнялось, на нем, тем самым приподняв мои бедра навстречу шприцу. Возможно, сестричка и удивилась бы этой готовности принять болезненную процедуру укола, но на это у нее не было времени.

Мгновенно, я перевернулся на спину, и отведя ее руку, вырвал шприц, и откинул в сторону. Потом, я сделал с этой миленькой сестричкой все, о чем мечтал все это время, пока валялся здесь. Не сказать, что она была против, но и особого энтузиазма не проявляла, и все время оглядывалась на дверь. А мои глаза неотрывно пялились на ее круглые титечки, упругие шарики, дружно подпрыгивавшие, в такт движениям тела. Что там в низу было, я даже оценить по достоинству не мог потому, что все тело мое было напряженно как натянутая тетива лука, и очень скоро, к моему огорчению, лук этот выстрелил. Мне не хотелось, что бы все так быстро закончилось, и бедра, по инерции, еще посылали мое тело навстречу ее влажному естеству, но увы напрасно.

Сестричка ловко соскользнула с моей поникшей стрелы, и оправив халатик, как ни в чем не бывало, выпорхнула из палаты. Мой взгляд, все еще был приклеен к двери за которой она исчезла, и когда, почувствовав непонятное шевеление, я обратил таки внимание на свой орган, я испустил душераздирающий вопль. Нет, не сразу, но все же быстро, дверь распахнулась. Слава богу, что не сразу, и я успел прикрыться одеялом. В палату влетел доктор, и встревожено склонился надо мной.

Он что- то делал, щупал пульс, рассматривал зрачки, а я думал о том, что бы он упаси боже, не обратил внимания на мое бугрившееся одеяло. Я даже колени подогнул, что бы, не так заметно было, но это не помогло, и доктор все же уставился, на этот треклятый бугор, который подозрительно шевелился. Сестричка выручила, она вошла в сопровождении еще одной, и убедила доктора, что кое- кому, действительно необходима помощь, тем более, что я ни на что не жалуюсь. Наконец, наступил счастливый момент, когда меня оставили в покое, и я, все еще тревожась за конфедициальность, предстоящей встречи прислушался, к удаляющимся звукам шагов. Осознавая неизбежность встречи с ним, я приподнял одеяло, и все еще надеясь на чудо, заглянул во внутрь. Нет, чуда не произошло, и он был там же, где я увидел его десять минут назад. Он был на месте моего члена.

Точнее вместо моего члена, и как тогда, в операционной, медленно повернул ко мне свое лицо, лицо мгновенно состарившегося младенца. Я просто захлебнулся от ярости. Мало того, что моя голова изуродована, так еще и член мой, теперь похож черт знает на что. Инопланетянин, молча, смотрел на меня своими заплывшими глазками. Возможно, он посылал мне какие то мысленные импульсы, но мне, конечно, хотелось одного, послать кое куда его, но, увы посылать дальше некуда. Гадкая, но все же утешительная мыслишка, подняла мое настроение. Я не знаю, когда он там появился. Хорошо бы до того как я занялся любовью с сестричкой. Я просто упивался мстительной радостью от мысли, что всего минут пятнадцать назад, я, его, урода, мордой, мордой, во влагалище толкал. Жаль, что быстро все это закончилось, а так хорошо бы подольше, что бы он там задохнулся, гад.

Потом, я специально подкарауливал ту сестричку, когда она дежурила в ночную смену. Затащу ее в подсобку где белье больничное складывают, там темно, и повалятся есть на чем, и всю ночь ее, и так и эдак, лишь бы член подольше во влагалище был. Она бедная, почти без чувств от меня уползала, а ему, инопланетянину моему, хоть бы что. Одно утешало, что беспокойства особенного он мне не доставлял, да и внешне не очень от члена отличался. Раз только, когда я, хотел ему свои умелые ручки продемонстрировать, он так взвился, и в руку мою вцепился всеми своими щупальцами, что я от затеи заняться онанизмом, вынужден был, отказаться. А потом, и вовсе о нем думать перестал.

Нужно было к новой жизни примеряться. Когда меня выписывали, сестричка та, с такой тоской на меня смотрела, что я даже подумал, что не мешало бы, номерок телефончика, взять. Да только заведение мне это, видеть не хотелось, что даже воспоминаний о пребывании в нем не хотелось оставлять. Я когда выходил, оглянулся все же, не выдержал, и напоролся на взгляд той сестрички. Глаза у нее как у кошки блудливой, маслились, вот, с памятью этих блудливых глаз, я и вышел. А там, за дверью, жизнь. И все по-другому. И не только женский пол, но и все кто обладает способностью видеть, шарахались от меня как от прокаженного, потому как личико мое, не смотря на старания врачей, все же было безобразным.


Глава третья

Вернулся я в дом, из которого меня провожали в армию. Нет, ничего не изменилось за два с половиной года. Даже обои те же. И в комнате моей, на стене у кровати, я нашел номера телефонов подруг, которые я написал прямо на обоях, тогда, еще перед уходом на службу в армию. Эти корявые цифры,говорили о многом, и имена, записанные рядом, некоторые даже не помню чьи, все же дарили надежду, что не все еще потерянно, и кто то возможно любит и помнит меня еще, и кто то возможно, не обратит особого внимания на мою изуродованную внешность.

Напрасно я накручивал диск телефона. Как только на другом конце провода раздавалось, нежное, девичье,- Алло,- я понимал необоснованность своих надежд и бросал трубку. Потом я ходил по улицам родного городка, в сопровождении мамы, что бы люди привыкли к моему уродливому лицу, и не пугались при виде меня, -Да это я Андрей, тот самый, старший сын,-«А ЧТО СИЛЬНО ИЗМЕНИЛСЯ?»- Мама, делала вид, что ничего не произошло, знакомые отводили взгляд. Незнакомые, таращились испуганно, и все старались держаться подальше от меня. Дома дела обстояли не лучше.

Отчим ждал от меня неадекватных поступков, ночами ворочался, скрепя пружинами матраца. Не знаю, до моего возвращения или раньше, он перестал спать с матерью, и теперь кряхтел на диване в гостиной. Возможно, он ожидал моих неадекватных поступков именно ночью, и предпочитал быть готовым к неожиданностям.

Насколько серьезны его опасения я понял, когда заметил торчащую, из-за дивана, рукоять топора. Теперь я, уже не спал ночами, ожидая неадекватных поступков от него. Мои попытки изобразить прежнего беспечного парня, провалились с треском и юмор мой воспринимался как нечто неуместное. когда, мать предложила навестить ее давнюю подругу, я понял, что за этим что-то кроется, и не ошибся. Подругу звали, Мария, но я называл бы ее матерью Терезой, потому, что она действительно была доброй женщиной. В том, золотом возрасте, который именуют ягодкой опять, и постоянно пекла блинчики, душевно угощая всех, кто заходил к ней.

После продолжительной беседы за чаем с блинчиками, а затем и с кое чем покрепче, мы обсудив невозможность моего дальнейшего пребывания в доме матери, решили, что для всех будет лучше, если я поживу у Марии. Тем более, что руки у меня работают, не смотря на отсутствие половины головы, а здоровые руки, Марии в хозяйстве, безусловно, нужны. На ее приусадебном участке действительно нужны были сильные руки, и перспектива размяться в свое удовольствие, обрадовала меня.Я остался жить у гостеприимной хозяйки небольшого особняка. Физический труд на свежем воздухе, укрепил мое здоровье, и дух мой воспрял, как и тот, что жил в моих штанах, что я ощутил весьмаявственно, когда моя хозяйка, стоя спиной ко мне, наклонилась, собирая выкопанную мной картошку.

Она, смею предположить, не подозревала ничего о намерениях моего инопланетянина, и сосредоточенно выбирала из лунки крупные клубни. Открывшийся моему взору, объемный зад, просто потряс мое воображение, и оставалось только удивляться, как это я его раньше не замечал. Мои штаны оттопырились в известном месте, и даже после болез-ненного щелчка по голове, мой инопланетянин не сдал своих позиций. Помня о печальном опыте, я уже не пытался уладить с ним отношения с помощью рук, и все оставшееся время, пока выкапывал картошку, прикрывался черенком лопаты.

К счастью, после трудовых подвигов, я спал как убитый, и просыпался утром, хорошо отдохнувший, физически, и в отличном располо-жении духа. Только в отличие от моего нарастающего оптимистического состояния, душевное состояние Марии ухудшалось с каждым днем, и я отнес ее раздражение на счет того, что мое пребывание в ее доме, ей уже в тягость. Как и прежде, она хлопотала у плиты, стряпая свои восхитительные блинчики, но порой, когда она не замечала, что я вижу ее в окне, движения ее становились рассеянными, и голова запрокидывалась. В такие минуты, я начинал всерьез тревожиться за нее, все - таки у раскаленной плиты стоит.

Но, все обходилось, и она, постояв буквально секунды с запрокинувшимся лицом, на котором светилась обморочная улыбка, уплывающая тихо как рыбка, Мария, выпрямлялась, и как ни в чем не бывало, бросала на раскаленную сковороду, очередной блин. Вскоре обнаружилась разгадка этих приступов меланхолии, что совсем не внесло спокойствия в мою жизнь. Однажды, когда я вернулся с прогулки, Мария сказала, что пока я отсутствовал, к ней приходила приятельница, с которой мне, не мешало бы, встретится. По словам Марии, эта женщина обладала экстрасенсорными способностями, как говорят, поднимала мертвых, гробила живых. Это я так, шучу.

В самом деле, я не верю ни в какие сверхспособности, и чудеса, но живой образчик необычного, все же, не будем забывать, присутствовал в моих штанах, и в существование необычных способностей, у этой дамы, я, частично, позволил себя убедить. В конце - концов нельзя отрицать, что женщины, тоже подвержены травмам головы. Не смотря на весь мой скептицизм, в тот день, когда, должна была прийти эта женшина-экстрасенс, я все же испытывал некоторое волнение, и постарался приодеться, что бы если уж лицо, мое ей не понравится, так хотя бы, серым, в тонкую полоску костюмом-торойкой произвести впечатление. Костюм сидел на мне как влитой, потому, что каждодневные физические упражнения, здорово украсили мой торс, всевозможными мышечными кубиками, и ромбиками. В связи с этим, я, в тайне надеялся, разглядывая свою высокую, статную фигуру в зеркало, произвести впечатление не только костюмом, но еще и хорошо сложенной фигурой.

Наконец, она пришла. я понял это, когда услышал, что Мария разговаривает с кем то в прихожей. Ей отвечала женщина, громким, уверенным тоном, ну, конечно же не терпящем возражений. От того, как она вошла, окинув меня оценивающим взглядом, я понял, что эта женщина, знает все. Точнее, я захотел понять, что она знает все на свете, и как исцелить меня, в том числе. Мысленно, я уже представлял, как на месте пластин, вставленных хирургами, в моем черепе начинается восстановительный процесс, и начинают наращиваться костные ткани.

Мой нос обретает великолепный греческий профиль, а мертвый глаз оживает и начинает видеть на все сто с лишним процентов. В общем, красавец-мужчина в расцвете лет. Вслед за женщиной, вошла Мария, разрумянившаяся от волнения, и причитающая привычно-жалостливо, о том, какой я замечательный, и помощник отличный, и все такое, только вот мне, несчастному дитю, так не повезло, и случилось со мной вот это, и еще кое что, и мне бедному ни кто не хочет помочь. Так она жалостливо причитала, что мне, может быть впервые, по настоящему, стало жаль себя, и из моего мертвого глаза потекли живые слезы, впрочем, так же как из живого.

С удивлением, я утирал ладонями влагу со своего уродливого лица, и всерьез, стал подумывать, что Мария, наверное, тоже экстрасенс, как иначе, объяснить, появление слез в мертвом глазу. Но, в этот момент, процесс моих мыслей, был прерван властным голосом женщины-экстрасенса.- Хорошо, я его посмотрю, только не знаю, можно ли чем то ему помочь.- Сказала она совершенно объективно оценив мое состояние, не оставляя даже намека на иллюзию. Сквозь пелену слез, я смотрел на нее уже другими глазами, не знаю. стали мои глаза лучше или хуже, они просто стали другими. Я видел женщину лет сорока, моложавую, не утратившую свежесть взгляда. Лицо ее было милым и открытым, и не смотря на то, что нос был курносым, можно было назвать ее красивой, потому, что все затмевали глаза, ее великолепные зеленые глаза, доверчиво распахнутые, обрамленные, длиннющими ресницами, просто притягивали взгляд. Но, было еще что - то, и это что - то, напрягало, своей загадочностью. Это что - то таилось там, в глубине ее прекрасных глаз, и мне даже показалось, что оно, шевельнулось, как шевелится во сне спящее чудовище.

- Подойди ко мне,- и подтвердив свое приглашение жестом, улыбнулась мне, демонстрируя доброжелательность. Я понял, что она только демонстрировала доброжелательность. На самом деле, я видел, как она напряглась, словно заковав свое великолепное тело в защищающий панцирь, и мне оставалось только догадываться, что уверенность ее, напускная, и на самом деле она боится меня, и стыдится своего страха. Когда я подошел к ней, она попросила меня повернуться к ней спиной, что я сделал с удовольствием, лишь бы не пугать ее своей уродливой физиономией. К тому же у меня появилась возможность наблюдать ее отражение в окне. Конечно я видел и свое отражение, но на себя смотреть мне не хотелось, а вот ее отражение я рассматривал с удовольствием, благо, что она этого не замечала. Хозяйка, деликатно удалилась, оставив нас наедине.

Тишина зависла как шарик на нитке, ни упасть, ни взлететь. И вдруг лопнула, разлетелась на тысячи осколков, разрывая мою черепную коробку невыносимым воем, звуком не сравнимым ни чем, свистящим и шелестящим, разрывающем серое вещество мозга на мелкие хлопья, которые разлетались брызгами, и скользкими ошметками прилипали к стене. Все происходящее отражалось в стекле, я с ужасом, наблюдал как половина моего лица, окровавленная, скалившая обнаженные десна, с прилипшими лоскутками разорванной кожи, всматривалась в свое отражение мертвым глазом, так, как тогда в вагоне, всматривалась в пронзенное пулей окно.

Почему я не терял сознание? Не было сил видеть все это, и не то что страх, что то, мерзкое, как скрежет ногтя по стеклу, вызывало отвращение, и тут я понял, почему я не терял сознание, она, не позволяла, потому, что повернув время вспять, вернув меня в прошлое она хотела дать мне, возможность сознательно изменить это прошлое, а я упустил этот момент, надо было быть внимательным, с самого начала, хотя бы с того момента, когда поднес дуло к виску. Взять и передумать. Сознательно передумать, а не играючи. Спокойно положить оружие на столик, и обернуть все в шутку. Как? Как обернуть все в шутку?

Если спорили всерьез, да и не мужик я после этого, и кто меня потом, такого, уважать будет? А кто теперь уважает меня такого? И я встрепенулся, ожил от того что понял, что я должен сделать, и как. Я скажу,- Да вы что,- пацаны? Дембель! Домой едем! Мы и так героями возвращаемся, службу с честью исполнили. Так что, давайте лучше еще по маленькой, и в люльку, утром дома будем.- Все так просто, и ничего унизительного, и никакого позора. Так решил я, и встрепенулся снова, взглянул в отражение. Она стояла за моей спиной, макушка ее головы едва доходила до моих плеч. Я видел нас сбоку, потому, что окно было не прямо против нас, а несколько в стороне. Она стояла, запрокинув голову, держа ладони над моей головой, и казалось, совсем не дышала. Глаза ее были полуприкрыты, профиль лица казался нежным, и трогательное подрагивание длинных ресниц, оживляло тени на ее побледневших щечках.

- А можно сначала?- При звуке моего голоса она вздрогнула как от удара, глаза ее распахнулись так широко, словно хотели занять все лицо, и в этот момент, я почувствовал настойчивое и неотвратное движение в моих штанах. Этот урод зашевелился. Он не только зашевелился, а еще и вырос так, что не вмещался в брюках, шов которых врезался мне между ягодиц, и грозилнемедленно лопнуть

- Только не сейчас!- воскликнул я мысленно, и схватил его в кулак.Она отошла от меня, и смотрела укоризненно.

- Что ты сделал!- едва шевеля посиневшими губами, произнесла она, и я, вынужден был поспешить к ней на помощь, потому, что судя по ее подогнувшимся коленям, она собиралась потерять сознание.

- Вот так экстрасенс!- промелькнуло у меня в мозгу, и я подхватил ее, оседающую на пол, как положено, по рыцарски, и перенес на диван. Она лежала как мертвая, и я даже начал беспокоится и совершенно без всяких дурных мыслей прильнул к ее груди ухом. Мой урод в штанах, постоянно отвлекал меня, прорываясь сквозь брюки, и я пару раз щелкнул его по голове. На этом непристойном жесте и застала меня хозяйка, неслышно появившаяся в дверях. Она стояла в изголовье, и перед ней как на картине были мы, экстрасенсша, раскинувшаяся в фривольной позе и я, прильнувший к ее груди, и сжимающий свой...ну, знаете в общем, что. Мария, добрая душа. Поморгала своими коровьим глазами, посмотрела испытующе на экстрасенсшу, и помолчав, растерянно, позвала ее,

- Виола,- произнесла она обиженно надув губки,- Ты уверенна что он нуждается именно в такой помощи!- Виола медленно приходила в себя, и конечно ничего еще не могла понять. Она растерянно осмотрелась, и лицо ее вспыхнуло от нахлынувшего чувства возмущения.

- Ты что наделал!- воскликнула она, вскакивая, разлохмаченная и раскрасневшаяся, и потрясая указующим перстом, еще раз воскликнула,

- Ты что наделал,- уже в третий раз задавая мне этот странный вопрос. Я пожал плечами, если честно, я понятия не имел, что же я такого наделал, что она потеряла сознание. Виола, разъяренной фурией пролетела мимо, посторонившейся Марии, и хлопнула дверью. Мария, еще больше выпучила, и без того выпуклые глаза, и похлопав ресницами, сказалаукоризненно,

- Не ожидала я от тебя, Андрей!- и удалилась вслед за Виолой. Я прошел в кухню и увидел в окно, как они, пригорюнившись, сидят на ступеньках, но чувства вины не было, и взять его было негде. Да, Мария приютила меня, и относилась ко мне, как мать. Да, что там как мать, лучше, чем мать. Рядом с ней я чувствовал себя уютно, и ее неусыпная забота, помогла залечить мои душевные раны. Она вела себя так, словно со мной ничего не случилось, и я начал, постепенно забывать о своем уродстве. Ни когда , ни словом она мне не напомнила о мем уродливом лице, ни взглядом, ни словом. И тут, я улышал их разговор,

- Как ты могла лечь с таким, уродом,- негодуя, отчитывала Мария, Виолу,- Я даже за столом с ним сидеть не могу, от одного вида его тошнит!- И эти слова ее, больно резанули мне по сердцу. Потом они вернулись в дом. Вошли, словно ничего не случилось, и мы сели чаевничать, с знаменитыми блинчиками Марии. Я не чувствовал вкуса, механически прихлебывая чай, и разговор их, вялый незначительный, ни чуть не интересовал меня. Мыслями я был там, в своем прошлом. В памяти прокручивались картины моей прожитой жизни, одна за другой.

А я, ведь был красив. Сколько помню себя, с детства, мой внешний вид, вызывал умиление у прекрасной половины человечества. С яркими чертами лица, и хорошо сложенной фигурой, потом, когда подрос, я пользовался успехом у всех девчонок. Избыток их внимания, с лихвой восполнял, недостаток внимания со стороны матери. Я действительно был красив, особой мужской красотой, и потом, с возрастом небрежно пользовался своей привлекательной внешностью, по мелочам, к примеру, для обольщения математички, перед контрольной, или, на спор, обольщая самую красивую девочку в классе.

Не говоря уже о девочках не красивых, и чувстве брезгливой снисходительности к ним, несчастным, обделенным красотой, и страдающим от неразделенной любви ко мне. Все это было. Теперь, я, как никто, понимаю их,- не красивых. Какое несчастье, родится не красивой девочкой, если, даже я,- мужчина, страдаю от своего уродства. Мария с Виолой еще болтали, о том, о сем, когда я, вышел на крыльцо, покурить. Потом пошел к воротам, и сделав вид, что решил прогуляться по улице, вышел, демонстративно громко, погромыхав железным запором. Обойдя дом, вошел в палисадник, и незаметно приблизился к окну. Неискренность, двуличие Марии, изображающую, милосердие, вызвало чувство недоверия к ней, и я, решил, что не лишним будет послушать их, в мое отсутствие.

- Послушай,- с обычным надрывом, вечно жалующегося ребенка, обращалась она к Виоле.- Я тебе в прошлый раз говорила, что то не ладное у меня в доме, сны какие то странные снятся.

- Да тебе мужика надо,- прервала ее излияния Виола,- Сколько тебя помню, тебе стоило только глазом моргнуть, и мужики у твоих ног валялись. Ты же четыре раза замужем была. Некоторые и один раз выйти не могут.-

То, что Мария была четыре раза замужем, было для меня новостью, я почему- то, все еще определял ее в Матери Терезы. Потом поразмыслив, подумал, что такая тетка, с большими титьками, и глупым выражением на лице, наверное, и правда привлекательна, для мужчин, испытывавших в детстве дефицит материнской любви. Потом вспомнив, как заворожено, пялился, на ее объемный зад, когда выкапывали картошку в огороде, я отнес себя к категории этих несчастных.

- И эти твои нелепые подозрения насчет сегодняшнего происшествия с Анд-

реем, вызваны именно тем, что ты голодная, мужика тебе надо,- не пре-рывала, своих поучений Виола, не смотря на слабое, но все же настойчивое сопротивление, Марии.

- Ой, да когда это было,- отмахивалась она,- когда мужики- то, у ног моих валялись!-

- Да, в прошлом году, я тому свидетель. Помнишь, как мы с тобой прогуливались, и из- за калитки, у одного дома, мужик на тебя смотрел?-

- Ну помню, так это Коля был, - плачущим голосом, ответила Мария.

- Ну, так ни он ли потом нашел, тебя, вычислил где ты живешь, пришел делать предложение. Так?-

- Так, так ведь он, потом нехорошим человеком оказался, выгнала я его.-

- А кто тебе мешает подмигивать хорошим мужчинам?-

- И то правда,- согласилась Мария,- и я, даже находясь на приличном расстоянии,услышал, как тяжело со скрежетом,заворочались шестеренки в ее засушенных мозгах.Шестеренки ворочались не долго, спустя минуту,она запротестовала вновь.

- Да я, теперь ни с каким мужчиной быть не смогу!- канючила Мария, и будто даже шмыгнула носом.

- Это еще почему? Ты посмотри на себя! Женщина в расцвете лет и тела!Тебе сейчас самое время,постоянного партнера заводить.Не молодая уже от одного к другому скакать.А для семейной жизни,у тебя,сейчас как раз тот возраст.- утешала ее Виола.

- Говорю тебе, не нравится мне никто!

- Э-э-э, подруга,- подозрительно протянула Виола,- Да, у тебя есть кто- то, уж не потому- ли,ты так возмущалась,когда увидела нас с Андреем?-

- Да ты, что? С таким уродом! Тьфу! Страм! Да ни за что в жизни!-

- А, так ты не хочешь говорить?-

- Говорю же тебе. Сны мне странные снятся. И кончаю я так, как никогда, долго, и так сильно, ни с одним мужчиной мне так хорошо не было!-

- Так кто это? Ты хоть видишь кто это?-

- Не понятный какой- то, будто одна голова, лицо такое, как у быстро состарившегося ребеночка, ни рук ни ног, одни щупальца. Так вот, он, головой этой весь в меня вошел, и что он делал! Ты не представляешь, я пока тридцать пять раз ни кончила, он не отстал от меня. А как хорошо мне,

было, ты представить не можешь. Я, даже сознание от счастья потеряла. Не надолго правда, а потом, он, снова начал, и щупальца его и в рот мне вошли и в ...., и все тело гладили. Когда он, щупальцами, сосочки мои обвивает, и нежно так сжимает, а сам горячий весь, у меня голова от счастья кружится.

Ты не представляешь, какой он ласковый, и заканчиваем мы одновременно, я прямо чувствую как он во мне пульсирует!-

Слушая рассказ Марии, я запустил руку в штаны, и нащупал его там, вялого, слабо сопротивляющегося, легко скользящего, своими щупальцами по моим пальцам.

- Ах вот оно как,- злорадствовал я,- Значит со мной, уродом, эта корова, ни за что не ляжет, а этот поганец, самовольно вторгшийся в мою жизнь, и в мое тело, мил ей так, что она ни о ком другом, даже думать не хочет!- Я сдавил его у основания головы надеясь задушить, негодника, здесь же, не сходя с места. От опрометчивого поступка, меня отвлек истеричный смех Виолы. Она смеялась так, словно собиралась умереть от смеха.

Когда я услышал булькающие звуки, словно она захлебывается, я пос-пешил в дом, всерьез обеспокоенный ее душевным состоянием. Когда я вошел, Виола стояла в прихожей и смотрясь в зеркало, подкрашивала губки. Собиралась уходить. Когда я взглянул в зеркало, я увидел, впрочем как всегда, свое изуродованное лицо, и вдруг, меня как током пронзило, я заметил, как зрачок моего мертвого глаза, расширился. Мой глаз среагировал на изменение освещения. Я отвернулся от зеркала, к свету, и повернулся вновь, зрачок снова расширился. Прежде, он ни на что не реа-гировал. Не обращая внимания на Виолу, которая с интересом наблюдала за моими манипуляциями, я вошел в гостиную, где было зеркало поменьше, и не веря глазам своим, закрывая, то один глаз, то другой попеременно, я про-верил зрение. Оба мои глаза видели. Осененный, я рванулся в прихожую, надеясь задержать Виолу. Она уже закрывала дверь. На мой оклик, она обер-нулась глядя, вопросительно.

- Что случилось, Андрей?- Я понимал, что после того, как она потеряла сознание, просить ее, произвести какие то ни было манипуляции по отношению ко мне, просто нелепо. Но сумасшедшая надежда взбудоражила меня так, что я не мог ждать более подходящего момента.

- Пожалуйста,- взмолился я,- поработай со мной еще. Милое личико Виолы сразу преобразилось,

- Да ты что! Я чуть не умерла, ты заговорил со мной в тот момент, когда мое тонкое тело, отделилось. Оно намеревалось мирно прошевствоать в твое прошлое, что бы внести кое какие коррективы, хоть как то изменить ход событий, в результате которых ты изуродовал свою внешность. И вдруг оно

слышит твой голос из настоящего. Произошло замыкание временного прост-ранства, мое тонкое тело, шарахнуло током, от этого замыкания. А когда потрясло основательно, мое тонкое тело, просто не могло сориентироваться, что бы вернутся в тело земное. Ты понимаешь, еще немного, и ему можно было бы вообще не возвращаться, потому, что мое земное тело к тому времени уже стало бы бездыханным.-

Я не мог сосредоточиться на ее словах. Постоянно думал о том, что про-изошло. Значит она все- же проникла в прошлое, своим тонким телом, потому что изменения есть. Мой мертвый глаз видит. Что же там, в прошлом сделало, это тонкое тело? Возможно попыталось отодвинуть дуло,и траектория пули

изменилась, сохранив мой глаз. Я хотел еще. Я хотел что бы восстановилось все. И мой раздробленный череп, и нос, кусочки хряща которого, вероятно прилипли к стенке вагона, вместе с кусочками моего черепа, и ошметками моих мозгов. Я хотел вернуть все, что так неосмотрительно разбросал. Я даже представил, как словно в фильме, пленка прокручивается назад и все возвращается на свои места. Увы. Виола была непреклонна. После моих горячечных уверений, что я буду нем как рыба, и не произнесу не единого слова, пока она совершает свои манипуляции, она пообещала,- в другой раз, попытается что-нибудь сделать. Вот и все. Малоутешительно, но, какая - то надежда.

А этот гад, что у меня в штанах сидит, даже не шевельнулся. Почувствовал, наверное, что со мной шутки плохи. С какой целью, этот инопланетянин прицепился ко мне, я так и не понял. Выходит так, инопланетяне эти, просто большие члены, которые оплодотворяют наших баб. Интересно, как поживает та медсестра, в которую я его толкал.Времени уже много прошло, наверное родила какого-нибудь урода.


Глава четвертая


Бабочка уже не подавала признаков жизни. Я потрогала ее тельце спичкой, что бы проверить, скончалась она , или просто устала трепыхаться. Она слабо шевельнула усиками, приподняв их как антенны.

-Черт!- Я уже начала ненавидеть эту крылатую тварь, которая упорно не хотела умирать. Чувство раздражения захлестнуло меня. Почему бы мне просто не растереть ее в пыль, вместо того что бы пялиться в ее выпученные глаза. Что - то удерживало меня от этого шага. Нет, я уже не думала, что это редчайший экземпляр, за который, коллекционеры готовы отвалить кучу денег. Теперь она казалась и не такой уж красивой и узор ее крыльев поблек. Я не испытывала чувства садистского удовлетворения, наблюдая за ее мучениями. Но что - то удерживало меня от последнего взмаха рукой, что бы просто прихлопнуть ее, как муху. Я постаралась убедить себя, что мое раздражение вызвано отнюдь не упрямством бабочки, упорно не желающей умирать. Просто я устала. И этот визит к Марии, был для меня утомительным. Я потеряла много сил, общаясь с этим изуродованным парнем. В принципе удивляется не чему. Такие несчастные, всегда цепляются мертвой хваткой, как только почувствуют, хоть какое - то улучшение для себя.

-Что же собственно говоря произошло?- Я проделала с ним, обычную процедуру расслабления. Когда почувствовала, что мое тонкое тело высвобождается из тела земного, я увидела нечто, отдаленно похожее на большую голову с лицом состарившегося младенца. В этот момент, почувствовала, как некие вихри наполнили мое тело, и кровь пульсировала, так, что казалось еще немного и выдавится сквозь поры. Я не могла дышать от возбуждения, какие - то импульсы исходили от этого существа, наполняя мое тело трепетом, и странным томлением. Я таяла от вожделения. Это вожделение, было отнюдь не скотским желанием, а так словно я встретила нечто самое родное и близкое для меня существо. Это было все,- и чувство защищенности, словно я в лоне матери, и чувство необыкновенной нежности, словно это мой ребенок, и чувство высокого восторга, словно мной обладает, самый прекрасный, самый сексуальный мужчина в мире, и чувство глубокого удовлетворения, оттого, что он знал, как доставить удовольствие мне, знал даже то, чего не знала я про себя, и дарил, дарил, мне это блаженство, входя все глубже и нежнее, и вот уже он заполнил меня всю до краев, и я замерла удовлетворенная.

- Уф - выдохнула я, прислушиваясь к учащенному сердцебиению вызванному воспоминаниями. - Это было нечто!- Нечто пугало. Я была слишком утомлена, что бы думать, что же это было на самом деле. Вру. Я не хотела думать, что же это было на самом деле, потому, что где то в глубине сознания, включился красный свет. Запрещено! Наверное, это сработал элементарный инстинкт самосохранения. Я даже догадывалась, что многие детали произо-шедшего, стерлись из памяти. Вытеснение сознания. Наверное, оно, мое сознание не в силах усвоить эту информацию. Поэтому, что бы, не сойти с ума, старательно, вытесняло из памяти, произошедшее со мной приключение. Оставалось только сладостное чувство возникшее неизвестно откуда. Да, и важно ли. это,- откуда?


Глава пятая.


Мысли о брошенной мной медсестре, не оставляли меня. Теперь, я знал точно, что этот инопланетянин, что поселился в моих штанах, отнюдь не плод моего воображения. Если Мария, предавалась утехам с этим существом, то наверное он был на самом деле. Я думал, что та медсестричка, должна была бы уже родить к этому времени, потому, что, насколько я помнил, мы не предохранялись во время близости. Если конечно, она не пользовалась всякими там штучками, которыми предохраняются женщины. Спиралью, например, или может быть, пилюли глотала. О том, что она могла просто сделать аборт, у меня, почему то даже мысли не возникло. А так и оказалось. Потому, что когда я вновь встретился с ней, она мне призналась, что избавилась от плода, потому, что я исчез, и не давал о себе знать.

- А как бы я одна ребеночка растила?- простодушно сказала она, пожимая плечиками. В тот самый момент, когда я объяснялся с бывшей своей под-ружкой, в дверь заглянула забинтованная по самые глаза девушка. Поскольку мы уединились в перевязочной, а время подходило, как раз для принятия

этих процедур, то, понятно, больные начали заглядывать в кабинет.

- Заходи Алина,- окликнула заглянувшую светловолосую девушку сестричка.- Сейчас я тебя перевяжу,- и не обращая внимания на меня, занялась пациенткой. Когда звякнули вынутые из стерилизатора инструменты, я почув-ствовал дурноту, подкатившую к горлу. Как будто сейчас с моего лица, будут

отдирать присохшие бинты. Я даже отвернулся, что бы не смотреть, а еле сдерживаемый стон пациентки подстегнул меня. Я вылетел пулей, все же скользнув взглядом по несчастной, когда закрывал дверь. Этого мимолетного взгляда хватило, что бы сердце мое разрыдалось от жалости.

Судя по хрупкой фигуре, и нежному девичью голоску, ей было, лет шестнад-цать. Аккуратная светловолосая головка, на длинной нежной шейке, была украшена большими голубыми глазами, в которых плескалась боль. Ниже глаз, под рваными краями синюшной кожи, белели кости челюсти, по которым лениво

струилась разбавленная кровью лимфа. Я поспешил опустить глаза, и тут увидел, что кисть ее руки, украшают всего два пальца, большой и указательный, образуя, нечто похожее на клешню краба. На дальнейшее рассматривание, у меня просто не хватило духу.

Потом, я узнал про нее. Рассказал тот самый ощупник, с которым я подружился во время своего пребывания в этом заведении. Этот ощупник, еще и не выписывался, и страшно обрадовался встрече со мной. Теперь он был без бинтов, и я впервые удостоился чести лицезреть его физиономию, ознакомление с которой, оставило у меня странное чувство, как будто у него, было лицо быстро состарившегося ребенка. Я даже как то напрягся внутренне, эти инопланетяне, мне уже всюду мерещатся. Ощупник доверчиво прижался ко мне, словно по прежнему забинтован, и ничего не видит, и так же как прежде, зашелестел мне на ухо, про свое житье бытье, и прочие радости больничного существования. Когда я спросил его про девушку с которой столкнулся в перевязочной, он оживился особенно, и зашептал восторженно, мне, прямо в ухо.

- Представь себе! Любопытный экземплярчик! Эта девочка работала в парикмахерской, и умудрилась устроить пожар!- шептал он жарко дыша мне в лицо. Какой то химический состав воспламенился! Эти женские штучки никогда до добра не доводят! Что они там придумывают со своими волосами! Эта девочка, жертва погони за красотой. Как то она там испугалась, или что, вобщем, упала лицом на электрообогреватель, причем открытый. Ты ведь знаешь, как у нас техника безопасности соблюдается! Она потеряла сознание от болевого шока. Так и лежала, поджариваясь заживо на раскаленной электроспирали. Пока клиентка высвободилась, из под всех перелин, пока сообразила,- что делать, девочка губки свои зажарила. Теперь как видишь, в повязках ангел со звездой, а без повязки, смерть с косой.- неловко пошутил он. Я впрочем слушал его шипение в пол уха, потому, что размышлял о том, как бы познакомится с этой девушкой поближе.

- Испугается ведь, - подумал я, с грустью, вспомнив как стыдился, своей изуродованной внешности.

- Как сделать так, что бы она поверила, что я действительно люблю ее? В конце концов, я тоже не красавец,- и этот довод я счел убедительным, совсем не подумав о том, что именно этот факт,что ее полюбил урод, не чуть не краше ее, больно ранит ее сердце.Четко обозначит нынешнее ее положение в обществе.

- Только такого урода и достойна!- скажет она потом, рассматривая себя в зеркале,перед нашим походом в ЗАГС.

А пока, я поджидал ее у дверей перевязочной, с букетом цветов, и прохо-дящие мимо медработники, смотрели на меня с одобрением, полагая, что букет предназначен медсестре.

Потом, когда я вручил букет, Алине, она долго молчала, смущенно потупив свои голубые глаза, с длинными как у куклы ресницами. Ее молчание, я рас-ценил, как знак согласия и ринулся в атаку.

- Примите пожалуйста мой скромный букет, - расшаркался я перед растерявшейся девушкой, и демонстративно, втянув носом аромат, исходящий от пышных пионов, протянул ей цветы. Она неловко подхватила букет своей клешней, и прижала другой, здоровой рукой к груди, рассыпающиеся стебли.

Затянувшееся молчание, становилось неловким, и я собирался еще, что- нибудь сказать, распинаясь этаким шутовским тоном, но она прервала меня,

- Спасибо, - произнесла она нежным голоском, звучащим риглушенно из-за повязки закрывающей нижнюю часть лица.

- С чего бы это, незнакомцу, взбрело в голову дарить мне цветы?- Я быстро протараторил заранее, заготовленную фразу,

- Да так, знаете ли, увидел вас, и можно сказать моментально влюбился, глаза ваши, мне очень понравились,- продолжал я, паясничая как шут гороховый, и вращая своими глазами, что, несомненно, наводило на нее ужас. Я, и без этих кривляний, выглядел, страшновато, но меня понесло, как в далеком прошлом, словно я был прежним красавчиком. Алина не ответила мне, и я с тревогой всматривался в ее глаза. В них светилось изумление, недоверчивое любопытство, словно она хотела сказать,

- Не может быть,- и мне даже показалось, что она съежилась, как бездомный котенок, к которому протягиваешь руку, что бы погладить, а он, взъерошив шерстку, отодвигается, шипя угрожающе. Спустя мгновение, я имел счастье наблюдать, как она удаляется от меня, неуверенно ступая по сверкающему кафелю, изящными ножками, обутыми в просторные больничные тапочки. Главное, она приняла подарок. я, вообще то боялся, что получу этим букетом по физиономии. А к сестричке, я все - же зашел, по старой памяти, к неописуемой радости моего инопланетянина, который несомненно учуял ее близость и норовил выскочить из штанов. Я не стал принуждать его к воз-держанию, и буквально за ширмой, где пациентам всаживают укольчики, прямо в мягкое место, я совершил эту процедуру с сестричкой используя инопла-нетянина в качестве шприца. Потом мы встретились с ней еще пару раз, в нашей излюбленной кладовке, где, валяясь на мешках с бельем, я имел возможность поподробнее, и как можно деликатнее, расспросить ее о том как протекала ее прерванная беременность.

Теперь, когда я собирался обзавестись семьей, мне было крайне не безразлично, какие функции выполняет мой инопланетянин, и если он способен к воспроизводству потомства, то извините, чье это потомство будет? Его, или мое? Выглядел он как половой орган мужчины, и даже моя многоопытная медсестра не заподозрила ничего необычного.

Конечно, в возбужденном состоянии, он был гораздо больше среднего члена, и имел дурацкую на мой взгляд, привычку, отделятся от моего тела и шлятся где ему вздумается. Проделывал он эти штучки, в основном когда я спал, или находился в прострации, но никогда не шел туда, куда я ему указывал. Шутки ради, я даже представил, как намереваюсь заняться сексом со своей малышкой, и не смотря на то, что душа пылала нешуточной страстью к Алине, он,вовсе не собирался повиноваться зову моей души, и дрых спокойно. Зато, когда я на следующий день, столкнулся с моей медсестричкой, ее сияющие глазки, смотрели на меня с такой благодарностью, что я понял, что мой инопланетянин, этой ночью совершил очередной сексуальный подвиг.

К счастью, беременностью, он награждал нормальной, и плод развивался как положено, без всяких фантастических штучек, вроде моментально выросшего плода, разрывающего плоть матери. Сестричка объяснила, что был мальчик, потому что на таком сроке беременности, уже можно было разглядеть, половые органы. Я успокоился, если уж половые органы у зародыша нормальные, человеческие, то, наверное, и плод, вполне соответствовал. С такими мыслями, я направлялся к больничной столовой.

Было время обеда, и я надеялся встретить там Алину. В моем кармане, лежал подарок для моей возлюбленной.Войдя в столовую, я окинул взглядом полупустое помещение. Ее хрупкую фигурку, облаченную в просторный больничный халат, я заметил у окошечка выдачи. Она водрузила на поднос свои тарелки с едой,и как обычно, неуверенно передвигаясь, направилась к крайнему столику. Я, набравшись смелости, устроился за тем же столом, против нее, и заметив ее возмущенный взгляд, попытался изобразить беззаботное веселье, растягивая рот в улыбке.

- Вы заняли чужое место,- медленно с расстановкой, произнесла она.

- Да, я так и подумал, что мое место не здесь, а рядом с тобой,- и быстро пересел на стул, стоящий рядом с ней. Ее глаза обрели голубизну ледяной вершины Арарата.

- Вы считаете, что мои дела настолько плохи, что я должна принять ухаживания первого встречного?-

спросила она прищурившись, отчего глаза ее стали темнее, и отчаяние заплескалось в них, выдавая ее душевное беспокойство. Искалеченной рукой она держала вилку, собираясь приступить к трапезе.

Левая, здоровая, лежала на столешнице. Я подумал, что наверное, ей было бы легче держать вилку, в здоровой, левой руке, со временем можно привык-нуть. Но она упорно пользовалась правой, имеющей только два пальца, и это ее упрямство не вызывало восхищения, а наоборот, жалость, и как то не приятно было видеть эту уродливую руку, подносящую вилку к не менее уродливому рту, у которого отсутствовали губы, обнажая кости челюсти. Одно радовало, она старалась кушать аккуратно, и пища не вываливалась из ее рта.

Я заметил, что она наблюдает за мной и понял, что она поняла, о чем я думал. Мне стало стыдно, словно меня уличили в воровстве.Я отвел взгляд, и сунув руку в карман, извлек шоколадку, на обертке которой была изображена девочка, с такими же синими глазами как у Алины. Оставив подарок на столе, я вышел из столовой.

Выходя из больницы, я остановился в вестибюле. В огромном зеркале, которое украшало всю стену, я рассмотрел себя тщательно, хотя последнее время, делал это с большой неохотой. В зеркале отражался молодой человек, высокого роста, с пропорционально сложенной фигурой. Особо выпуклым рельефом мышц, я не мог похвалиться, но и особой костлявостью тоже. Вот только лицо, было не то, что не привлекательным, а по-настоящему отталкивающим. Глубоко запавшие глазницы под высоким лбом, и маленький треугольник, обозначающий нос, придавали внешности сходство с изображением черепа, с сопутствующей надписью,

-" Осторожно! Убьет!"- Это самое оптимальное, что смогли сделать с моим лицом, пластические хирурги. Конечно, Алина, расценивает мои чувства к ней, как акт милосердия. Я еще раз, окинул свое отражение критическим взглядом.-" Я уродлив до отвращения!-" отчаяние, пронзило сердце острой болью. И вновь, глупая надежда, повела меня к моей возлюбленной. Я вернулся в больничные коридоры. В послеобеденное время, здесь прогуливались пациенты. Среди неспешно передвигающихся фигур, я без труда нашел своего старого знакомого. Завидев меня, он оживился, это можно

было понять по движениям его рук, которые стали жестикулировать более энергично, но лицо его, похожее на лицо мгновенно состарившегося младенца, осталось бесстрастным, словно оно существовало независимо от тела. Я по привычке, обнял его, и вполголоса завел разговор.

- Послушай, как то раз, ты говорил, про инопланетян, которые оперируют тех кто получил травму мозга.-произнес я заготовленную фразу, и тут же почувствовал невероятную неловкость от того, что понял, что сморозил, несусветную глупость. Но отступать было поздно, я решил идти до конца. К тому же, мой знакомец не отодвинулся от меня, и не смотрел на меня как на сумасшедшего. Напротив, он склонился ко мне прислушиваясь к моему шепоту, и согласно кивая головой.

- Да, да, они работают в четвертом операционном блоке, ты же знаешь, этот блок постоянно закрыт.-

- Ну да, понимаю, все должно быть в тайне, - подобострастно шепнул я в ответ, - Это правда, что они полностью восстанавливают внешность и внутренность искалеченной головы?-

- Неужели, ты не видишь, как славно они подшили меня?- ответил ощупник, поворачивая ко мне свое странное лицо, и в его глазах прятавшихся за отечными веками, я сумел распознать недоумение. Почему он, собственно недоумевает, я не понял. Потому, что его внешность, нельзя было назвать привлекательной, и недоумевать, по поводу его утверждения, следовало, мне.


Но учитывая, что у меня не было выбора, я решил, не кочевряжится, и расспросить у него поподробнее об этом загадочном, операционном блоке. Я повернулся к нему, придвинувшись еще плотнее, и в этот момент мой взляд скользнул по окну, за которым располагался больничный парк. Меж деревьев, окрашенных осенним багрянцем, я заметил хрупкую фигурку моей возлюб-ленной. Не дослушав своего собеседника, я направил свои стопы туда, дыхание мое участилось и сердце застучало гулко.

Несколько минут спустя, я уже был в парке, и, придерживая веточку березы, выглядывал из-за дерева, стараясь оставаться незамеченным. Она собирала позднюю землянику, которую еще можно было найти среди пурпурной листвы. Она как и прежде, пользовалась искалеченной рукой, и мне было больно видеть, как не ловко, она пытается подцепить своей клешней крохотную ягодку, сверкающую как капля крови.За несколько минут я собрал целую горсть этих душистых ягод, и направился к ней, не скрываясь, неся в вытянутойруке найденное сокровище.

Она не сразу заметила меня, потому, что была увлечена поиском земляники, и когда распрямилась, то уткнулась прямо в мою ладонь,на которой сверкали, уложенные горкой,ароматные ягоды .Ее огромные голубые глаза, сначала смотрели на мою ладонь, затем она подняла взгляд на мое лицо, и я разглядел в этих глазах целую гамму чувств, от удивления, до недоверия, словно я материализовался из воздуха. Я застыл в ожидании с протянутой рукой, надеясь, что она примет мой дар. Но она как и прежде, отвернулась и удалилась поспешно, скрывшись за деревьями. Мне даже показалось, что она дает понять мне, что я должен следовать за ней, и я как послушный пес, затрусил следом, но за деревьями открылась широкая аллея, по которой прогуливались больные.

Увидев открывшуюся передо мной панораму, я понял, что ошибся, и горько мне стало, и обидно, и я поспешил к ощупнику, так неучтиво, брошенному мной, с решимостью, не колеблясь, отдаться в руки инопланетян, или как там у них, в их щупальца. Пусть они делают со мной, что хотят, и если я обрету свою прежнюю внешность, то наверное смогу завоевать сердце Алины. Да и необычные сверхспособности не помешают, на тот случай если, она по прежнему будет артачиться.

Последнее, что я помню, это свет прожектора, над операционным столом, который мешал мне рассмотреть лица склонившихся надо мной инопланетян. Острая боль пронзила мою грудь, нет, не сердце, где то в области солнечного сплетения. Сознание мое померкло. Звуки стали объемными, и постепенно заглохли вместе с расплывшимися скрежещущими волнами.

Другое

Да видел я ее. Просто не мог повернуть голову, что бы рассмотреть, как следует. Я пытался повернуться, но боль в груди не давала. Казалось, что тело мое рвалось на куски. Еще я видел свои усы, и лапки, тонкие такие, не человечьи совсем, а как будто тараканьи. Это потом когда она отошла от меня, я понял, что это та самая экстрасенс, которая приходила к Марии. Я даже обрадовался, встрече, потому, что не забыл, как она мне, мой мертвый глаз оживила. Как то даже мыслишки радостные в голове заплясали, -"Вот она, моя «избавительница»- Да только внимания, она на меня не особо обращала, и мне, с места не сойти.

То, что я стал несоизмеримо маленьким, я позже понял, а пока, пытался хотя бы "здравствуйте" сказать, вижу, большая она, значит, я очень близко к ней нахожусь, это по закону опти-ческого обмана, я так думал. А потом, когда она отодвинулась, и все равно большой осталась, я понял, что это не она большая, а я маленький. Разве она меня услышит? Кричи не кричи. Правду сказать я и сам своего голоса не слышал. Вроде бы рот открывал, выдавливал из себя «м-м-м-м,»-или «о -о-о-о»,- ничего не получалось.

Одно знал точно, что приколот я к этой кар-тонке, по которой круги выписываю, и вырваться сил нет, как только начну напрягаться, проклятая булавка тело рвет, боль адская, я даже пару раз сознание терял. Виола, по кухне металась, готовила обед. Каждое ее дви-жение, порождало вихрь, и эти воздушные потоки поднимали мое истерзанное тело в воздух, но булавка на которую я был нанизан, не позволяла мне упорхнуть, и я трепыхался на этом стальном древке как потрепанный флаг. Постепенно я привык к боли терзающей мою плоть. В перерывах между вихрями, когда Виола останавливалась, склонившись над столешницей, я успевал пережить испуг, от мысли что она уйдет.

Я готов был терпеть бол-танку, вися на булавке. Я готов был терпеть влагу от испарений, которые извергали кипящие на плите кастрюли. Но я совершенно не был готов к оди-ночеству. И когда, я пришел в себя, после особенно сильного воздушного потока который чуть не сорвал меня с моего стального шеста, я понял, что этот особенно сильный поток был рожден захлопнувшейся дверью. Она ушла.

Ночь была длинной. Сначала я наблюдал как сгущается тьма вокруг и умолкают звуки жизни, за запертой дверью кухни. Потом в самой кухне начали раздаваться звуки ночной жизни, ее обитателей. Шуршала мышка в картофельных очистках, бился об стекло большой малярийный комар. Потом я перестал замечать окружающую меня темноту и мне даже показалось что-где то мелькнул лучик света, и вся моя истерзанная душа потянулась к этому зыбкому пятнышку, трепещущему на стене. Мне даже почудилось, что пятнышко это растет и приближается ко мне, и я отчетливо различаю черты лица Виолы.- Милая!- выдохнул я из самой глубины моей души.

Не знаю из каких истоков взялась эта любовь к малознакомой женщине, но именно ее, сейчас я вспоминал, каждую черточку ее милого личика, каждый изгиб ее тела, и хотел любить ее как никогда до самозабвения.- Виола!-пела моя душа, и кажется, вторили мне и мышки и комарики, -Виола!- я умилялся с детской непосредственностью, и чувствовал такой прилив сил, что готов был горы свернуть, только бы увидеть ее еще раз.

Пятнышко света, сдвинулось и осветило меня. Я только чуть-чуть повернул голову и увидел свое отражение в окне. На черном стекле отразилась прекрасная бабочка, крылья которой были подняты словно победоносные знамена, расцвеченные великолепным узором. Гордо выпятив грудь, это насекомое, сверкало огромными черными глазами, в которых множилось отражение несметного количества точно таких же бабочек. Я знал про булавку.

И видел этот стальной шест в отражении как в зеркале, но, еще я понял, я красив. Я любовался на свое и гордость наполняла мое сердце. Возможно для маленького бабочкиного сердца, эта гордость была слишком большой, но я чувствовал необыкновенный прилив сил, и рванул. Только сделав несколько шагов я понял, что вырвал булавку, которой был приколот к куску картона. Сталь по-прежнему пронзала мое тело, но я шел, волоча с собою этот кусок железа. Я шел, потому что знал, что я необыкновенно красив, и в моих глазах отразилось целое войско таких же прекрасных бабочек. Я переставлял свои лапки и конец булавки торчащий из моей груди скреб по картону. Но я двигался, и там, в дали, меня манил образ милой моей Виолы.


Завершение.



Если бы она не зашуршала своими крылышками по картону, то я не обратила бы внимания на нее. Я совсем забыла про эту дурацкую бабочку. За ночь она сорвалась с прикола, протащилась с булавкой в пузе до самого края под-оконника, и теперь скребла ободранными крыльями по картону. Я перенесла ее, нанизанную на булавку, туда, где виднелся след, что бы приколоть на место. Но что - то сверкнуло в области ее букашечьей головки.

При ближайшем рассмотрении я обнаружила большую каплю влаги, выкатывающуюся из ее выпученных глаз. Тельце ее было невесомым, и все же мои пальцы уловили дрожь стального стержня, передавшего предсмертные судороги этого насекомого. Секунду спустя она замерла, и капля влаги, выкатившаяся из ее глаз, застыла на ворсинках ее мохнатой грудки. Никогда не думала, что убийство бабочки может стать таким хлопотным делом. Букашка, какая- то, а сколько крови, испортила, мне. Ну ладно комар, от природы кровопивец, а эта, красавица была, интеллигентная такая вся, изящно порхающая, а как умирать, так истерика.

За окном, что-то мелькнуло. Я подошла, присмотрелась,- Неужели душа, этой букашки отлетела? Все же не врет предание, наверное, это правда, что бабочки это души умерших людей.- Но нет, я присмотрелась внимательнее,- за окном кружились первые снежинки. Вот и зима пришла.

Прошло какое-то время, Мария звала на блины, но прогулки по морозу я не люблю. Собралась я к ней только ближе к весне, когда с сосулек потекла тягучая капель. Предупредив о своем приходе я явилась точно к обеду, когда на столе уже дымилась внушительная стопка горячих блинов. Судя по обилию одежды, висящей в прихожей, я была не единственной гостьей. Из двери гостиной, навстречу мне вышел мой старинный знакомый, парень с изуродованным лицом. Я припомнила,- Андреем его зовут. За ним вышла белокурая девушка. О степени ее уродства не берусь судить, потому, что ее лицо по самые глаза было прикрыто марлевой повязкой.

Мы пили чай и болтали, непринужденно, насколько это было возможно. Придумав благовидный предлог, что - то вроде того, что жарко со стороны печки сидеть, я пересела подальше от своей соседки по столу. Не могла, без содрогания смотреть на ее искалеченную, клешневидную руку. Кусок в рот не лез. В довершение, к всем впечатлениям, от этой пары молодых, страшно покалеченных, и изуродованных обстоятельствами жизни людей, я была потрясена звуками, донесшимся из дальней комнаты. Сначала я прислушивалась, оглядываясь с недоумением на молодых, которые поспешно удалились не доев свои порции. Потом, когда активная возня в спальне прекратилась, я, не сумев побороть нарастающее любопытство, прошла вслед за счастливыми родителями.

В полутемной спальне, на просторной кровати, в лепестках пеленок и подгузников, лежала прелестная девочка. Совершенно нормального вида и телосложения, и корчила гримасы склонившимся над ней уродливым лицам своих родителей. Я перевела свой изумленный взгляд на производителей этого чуда, и мне показалось на миг, что муж и жена, похожи друг на друга. Не понятно только что общего, улавливалось в их внешнем виде. Выражение счастья, объединявшее их, или то, что было в них в обоих какое- то сходство, с быстро состарившимися детьми.