Мне приятно, что есть с кем поговорить о моей воспитательной деятельности (назовем ее так).

С тех пор как Николай (отец Сережи, если я еще не говорила) предложил мне принять непосредственное участие в педагогических процедурах, я стала жизнерадостной и перестала замечать жизненную рутину. Можно сказать, я почувствовала себя Женщиной.

Я была немало удивлена, когда у нас с Николаем состоялся взрослый разговор в тихом кафе и он предложил мне помогать ему с Сережиной дисциплиной. Я видела, что он решительный и властный мужчина и понимала, что скромность и вежливость его сына, который находится в таком возрасте, в котором нынешние юноши, к сожалению, редко бывают скромными и вежливыми - это результат его строгого воспитания. Но когда я живо заинтересовалась, как ему удается добиваться такого хорошего поведения ребенка, он поведал мне о еженедельных порках по субботам, о ремне, который суровым напоминанием лежит у юноши в комнате на видном месте и о том, что его сын не гуляет с девушками и вообще еще девственник, потому что он, Николай, считает, что мальчику нужно учиться, а думать о девочках еще рано. И все это о пареньке 118 лет!

Я была обескуражена. С одной стороны мне было жаль юношу, выходные дни которого всегда испорчены - в субботу поркой, а в воскресенье ноющей от субботней порки попой. Но с другой стороны, я видела результаты таких методов воспитания - искренний, добрый мальчик, уважающий взрослых и слушающийся отца.

И я внутренне потянулась к этому сильному мужчине, который делает все по-мужски, в том числе и наказывает сына. И когда Николай изложил мне свою идею, что присутствие женщины на Сережиных наказаниях должно пристыдить мальчика и повысить эффективность этих наказаний, я, конечно немного посомневавшись, согласилась.

Не скрою, я волновалась, когда Николай заехал за мной в ближайшую субботу и мы поехали к нему домой. Там нас ждал Сережа, которому накануне было объявлено, что теперь в процедуру его наказаний вносятся изменения. Мы приехали и дверь открыл Сережа, который галантно меня встретил, и который успел накрыть стол на троих, пока его отец ездил за мной. За обедом Николай объявил, что Елена Васильевна (то есть я) теперь будет наказывать Сережу. Не знаю, кто волновался больше - я или мальчик. Но Сережа ни сказал ни слова против, хотя было видно как он покраснел и что он сильно переживает. Затем Николай сказал ему, что взрослым нужно поговорить, а он пока может идти в свою комнату и готовиться к наказанию.

Мы с Николаем закончили обед, и он попросил меня для начала просто присутствовать на порке и, по возможности, почитать нотации Сереже, который будет под ударами ремня более понятлив. Затем мы прошли в комнату мальчика и я поняла, что значить для него "подготовиться к наказанию". Посреди комнаты стоял абсолютно голый паренек, смущенно потупивший взгляд, как только заметил, что я вошла. Он прикрывал свои причиндалы руками, но отец сразу же приказал ему опустить руки по швам и юноша немедленно, правда закусив губу, подчинился. Николай же строго добавил : "Что надо сказать?". Сережа промямлил дрожащим голосом : "Елена Васильевна, извините, что я без одежды, но я наказан...". Я как-то осмелела и ответила по возможности строго : "Ничего страшного, я уже видела голых мальчиков."

После мы с Николаем присели на диван и он расспрашивал сына, стоящего перед нами, о его поведении за прошедшую неделю, о учебе в институте, о его мальчишеских проблемах и переживаниях. Мальчик, открытый и честный (возможно благодаря отсутствию на нем одежды) смущенно, но не пытаясь ничего утаить, отвечал.

Затем Николай попросил Сережу принести ремень. Мальчику не пришлось далеко ходить - это орудие для причинения страданий юношеским задницам лежало здесь же, на полке. Сережа торопливо передал ремень отцу, наверно стремясь поскорее закончить эту смущающую его прелюдию и, как ни странно, перейти к самой порке.

Николай не заставил долго ждать ни Сережу ни меня, также ожидающую продолжения. Он попросил меня переместиться в кресло, а Сереже было велено встать на четвереньки на диване. Мальчик был поставлен попой в мою сторону и, опустив голову, мог "верх ногами" видеть меня, с интересам наблюдающую за процессом. Возможно поэтому - стесняясь показать свои тайные места - он постоянно сдвигал ноги и сжимал ягодицы. Николаю удалось не сразу привести тело юноши в нужную позицию. Наконец заставив Сережу выпятить попу так, как требовалось, Николай отошел от напряженного и сразу ставшего каким-то детским тела сына, выбрал удобную позицию и стал пороть.

Удары ремня звенели на всю квартиру. Я увидела настоящее мастерство порки, если можно так сказать. Николай бил сбоку, с размаху. Он плавным, но стремительным движением от плеча посылал безжалостный обрезок кожи навстречу нежной плоти мальчишеской попы. Ремень врезался в задницу, обхватывал ее по всей ширине и задерживаясь на долю секунды, передавая всю силу удара, отскакивал назад, чтобы снова и снова co звоном ложиться на краснеющую попу наказанного. Отец ювелирно удар за ударом смещал положение ремня в пространстве, чтобы тот равномерно обрабатывал и ягодицы и ляжки сына. После пары десятков ударов, когда мальчик уже непроизвольно сжимал ягодицы и втягивал попу от боли, Николай остановился. Он подошел ко мне и попросил "повоспитывать" Сережу. Я встала из кресла, подошла к нашему страдальцу и почему-то почувствовала уверенность и решительность.

Я положила руку на горячую попу мальчика, заставив его вздрогнуть и сжаться, и принялась поучающе его отчитывать, похлопывая по болезненному заду. Я говорила, что приходило на ум - "Всегда слушайся папу, хорошо учись, не сиди за компьютером подолгу, будь хорошим мальчиком. А не то будешь получать по попе, ты понял?". Мальчик от таких нравоучений сразу сломался и сквозь всхлипывания писклявил "Да. Простите! Я буду хорошим мальчиком, обещаю!" Когда я сказала все, что смогла придумать в тот момент, я заняла свое место в кресле, а Николай впечатал еще пару десятков ремней в задницу плачущего парня.

Потом опять была пауза и Николай добавил Сереже еще информации к размышлению в виде нотаций уже от себя. И затем на уже основательно побитую попу мальчишки обрушились заключительные удары, для закрепления полученного урока. Сережа ревел и, мне казалось, не плакал, а просто брызгал слезами. Дав ему немного проплакаться, Николай поднял его на ноги, после чего юноша, измазанный в слезах и соплях, поблагодарил отца и меня за наказание. "Спасибо, что наказали меня", сказал он.

Сережа крепким отцовским шлепком по попе был отправлен в угол с наказом стоять тихо и не трогать малиновую его попу. А мы с Николаем покинули комнату наказанного мальчишки, оставив отлично послуживший ремень на своем месте. И после очень приятно провели время. Честно говоря, о мальчике вспомнили и разрешили выйти из угла только через часа полтора-два. И потом уже прощенный паренек конечно убрал со стола и помыл посуду.



Вот история моей первой порки большого мальчика. Здорово, что я могу с кем-то поделиться.