Происшествие второе (трагическое)

А через два часа в гримерке нашли удушенного женским чулком нашего лучшего стриптизера Говарда. Как его на самом деле звали, знал только Шеф, а всем остальным его не представляли (кроме меня). Говард ничего был штучка: стройный, накаченный в меру, со шрамами на щеках, которые складывались в соблазнительные ямки, когда он улыбался.

Его дружок – Фил, всхлипывая, ломал руки, голосил и лез ко всем с причитаниями: «За что? Кто?» и т.д. Попытался даже поплакать на плече у Шефа, но его увели утешать ребята – танцовщики.

Жалко было и Говарда, и Фила, но вопрос был в другом: «Что теперь: вызываем копов и сегодня уже не работаем?» Не хотелось бы: ведь сегодня суббота – самый «хлебный» денек в неделе. Думаете, мы – черствые люди? А за что было любить этого фифу: за его долги всем кому можно, за его капризы, когда официанты по пять раз меняли ему воду в цветах в гримерке. За скандалы из-за того, где должен был стоять его любимый коктейль, за его многозначные счета за костюмы, которые, скрежеща иногда зубами, приносил мне шеф, и, иногда, требовал оплатить из гонораров, что решительно уменьшало зарплаты всем танцорам сразу. Никто бы не терпел такого капризулю, но он за вечер зарабатывал для нашего клуба больше денег, чем за два дня все остальные танцовщики вместе взятые.

Дело в том, что каким-то образом ему удалось соблазнять самых богатых дамочек города, причем всех сразу, которые входили в некий неофициальный клуб, причем сборы его проводились за столиками нашего клуба и именно в те дни, когда работал Говард. Чем он их брал, не знаю, но за приватный танец, а за вечер он исполнял штук пятнадцать, они платили весьма большие деньги (и это за какие-то семь – десять минут!), а при подъеме таксы за какую-нибудь новинку типа эротического массажа ног по ходу танца, не ворчали. Да, я не говорила, но у нас клуб для любительниц (их больше всегда) мужского стриптиза. Странно, как я здесь оказалась, но об этом позже.

Происшествие третье (комическое)

Спускаясь к шефу, с бумажками в руках, я услышала странные звуки, которые напоминали… то ли мычание, то ли сопение. И за углом я напоролась, хуже не скажешь, на целующихся взасос Фила и новенького из кордебалета, даже имени не знаю. Они не заметили меня, и только я попробовала тихонько смыться, как новенький оторвался от губ Фила, которые очень эротично облизывал, и хрипло рыкнул на меня. Намек повторять не пришлось, и я смылась.

…Чтобы тут же напороться… на Шрека, который болтал по телефону, при чем увидеть меня явно не ожидал.

«Что ты вечно шныряешь около меня?» - рявкнул он на меня. - «У тебя что – дел нет?» Как будто я вообще старалась когда-либо обратить на себя его внимание! Поспешность, с которой он от меня дернул, как-то неприятно меня удивила, хотя чему тут удивляться? Эти ребята в охране – все маньяки по части подозрительности всего и всех, и повернутые на безопасности, только почему-то, исключительно, на своей собственной. Вот и Слон сейчас, опечатав дверь в гримерку, побежал опрашивать и пересчитывать охранников, и просматривать журналы дежурства (как будто не помнил – кто у него сегодня на дежурстве!)

«Вот бумаги, Шеф!» - как всегда постучав и не дождавшись ответа, вошла я в его кабинет. Как-то привыкла я уже, что он никогда ничем таким в нем не занимается, ну, может разве что курит иногда кальян или режется в пасьянсы. По крайней мере, ни за чем другим, более серьезным, я его еще не заставала. (Вру, конечно. Он – ярый трудоголик. Приходит первым в клуб, и уходит самым последним, если, вообще, уходит. А работает с бумагами преимущественно утром, на свежую голову).

Так вот, шеф ни курил кальян, ни раскладывал очередной пасьянс, и даже не просматривал бумаги, он их … жег. Причем, в стильном серебряном блюде, которое ему подарили на какой-то юбилей, прямо на полу!

«Я принесла отчет, шеф!» - ошарашено выдохнула я.

«Принесла, давай сюда!» - махнул мне рукой новоявленный Нерон.

«Красиво горит!» - прищурившись на огонь, ухмыльнулся он. Поняв, что мой отчет, который я готовила три ночи подряд, где у меня до второго знака после запятой были высчитаны все доходы и расходы, полетит сейчас в огонь, я вцепилась в него мертвой хваткой. (Как будто могла сопротивляться мужчине, весившему много больше меня!), и не пожелала отдавать его ни под каким предлогом. Шефу даже пришлось пустить в ход, сначала, свое обаяние, потом силу взгляда, и, даже, грубую силу, приподняв меня за отчет над землей. Как верная жена викинга, я собиралась, по-видимому, последовать на костер за своим дорогим отчетом ввиду отсутствия дорогого супруга. За этим занятием и застал нас начальник охраны, прибежавший доложить, что копы уже приехали.

«Правильно, шеф! Все улики в костер вместе с бухгалтером!» - одобрил он. На что я зашипела, но, отпустив отчет, схватила огнетушитель, кстати, подвернувшийся под руку, и загасила пламя струей пены, причем, окатив ею даже не столько огонь, сколько с ног и до головы и Шефа, и Слона, пардон, начальника охраны. Остатки огня пришлось затушить, кинув сверху пиджак Шефа, тоже, кстати, подвернувшийся под руку. Отряхнув с волос и плеч (даже туда достала) пену, два огромных дяденьки решили убить меня на месте, причем, для начала пока взглядом. Такого ляпа у меня не было давно. То есть у меня их, вообще, никогда не было, и тут, явно запахло моим очередным увольнением, причем с «волчьим билетом» на всю оставшуюся жизнь.

На мое счастье, в дверь уже входил квадратный дядечка с папкой в руках, и ухмылкой ясновидца, воочию наблюдающего предсказанный им конец света, или ухмылкой беззубой бабки, наконец-то, поймавшей своего внука за кражей сахара. За его широкой спиной, боком проскользнув в оставшиеся три сантиметра свободного пространства, я и прошмыгнула на свободу, оставив Шефа объяснять последствия моего поступка копам. Но … не тут-то было. Меня скрутили, и как какую-то матерую преступницу, оказавшую вооруженное сопротивление при задержании, в наручниках, на виду у всего клуба провели через весь зал (как будто черного входа у нас нет!), и усадили в машину, где на жаре я и просидела около часа под присмотром какого-то сержанта.

Что было дальше, вспоминать не хочется. Три часа подряд (как мне показалось), под яркой лампой, в прокуренной комнате меня допрашивал какой-то мужчина, не понравившийся мне сразу. Ни своим кривым лицом (явно у парня что-то не то с симметрией), ни своей привычкой унизительно ухмыляться при каждом моем ответе, будто «все ты, душечка, врешь!», из-за чего я терялась и запутывалась. Знаете, что он у меня выпытывал? Сплю я или нет с шефом, и какие у меня отношения с начальником охраны. Ни то, как ведутся дела в клубе, сколько мы платим налогов, сколько отдаем на страховки и в Пенсионный фонд, его не интересовало, а, вот, спала я или нет с Шефом, почему-то очень. В общем, он напомнил мне человека, которого я не могла вспоминать с уважением или радостью, и от этого ощущения возврата к безнадеге давно минувших дней, мне стало так плохо, что постепенно криками и нависанием надо мной он довел меня до истерики, хотя, я, в общем, выдержанный человек.

И вот, в разгар допроса, когда слезы у меня струились уже по рукавам, которыми я утирала их, в дверь, как к себе домой, впорхнул мой братец, и с заложенными в карманы руками встал перед следователем.

«Отпустите эту девушку, пожалуйста, и не вмешивайте её в дела, к которым она не имеет никакого отношения, и не причастна ни к одному инциденту в этом здании, не только в силу своей порядочности, но и в силу обстоятельств, полностью ее оправдывающих. Она не виновата, что находилась в такой день в этом вертепе зла». (И где таких слов нахватался?)

«Кто вас сюда впустил?!» - опешил следователь от такой явной наглости. На что брат поднес к его уху трубку, и тот слушал ее минут пять, а потом бросил: «Ладно, под подписку о невыезде вы освобождаетесь до судебного слушания. Временно!» Подписал какие-то бумаги, снял с меня наручники и кивком головы выпроводил меня, приказав конвойному вывести меня на свежий воздух. Сил дойти до свежего воздуха у меня не было, и я, чтобы выплакаться, заползла наверх, в свой кабинет, где собрав сумку, решительно села и написала записку Шефу о своем увольнении. После чего разрыдалась, как девчонка.

И тут же услышала: «Прости, милая, но уходить сейчас – это навлечь на себя подозрения. А под подозрением – пока мы все. Так что бегство с работы только придаст им уверенности травить тебя на допросах и дальше». Я подняла голову, в дверях стоял Он. Мой брат.

Отступление (так просто, чтобы дальнейшее было понятнее)

И вот в мой кабинет входит Он, при виде которого у меня привычно хватает дыхание. Человек, которым я любуюсь уже много долгих лет. Грациозный, с самыми необыкновенными глазами, которые я только видела, но на которого я никогда не смогу претендовать. Во-первых, он – мой сводный брат. Во-вторых, он … - гомосексуалист. Кстати, в клубе я оказалась благодаря ему. Он вовремя посоветовал мою кандидатуру Шефу, когда у меня вообще не было денег, меня бросил бойфренд, меня выставила из квартиры хозяйка, и к тому же меня уволили с последнего места работы, из фирмы, занимающейся распространением религиозной (и псевдорелигиозной) литературы. «Аум сенрикё», «Белое братство», «Свидетели Иеговы». Слышали?

Так вот в фирме с абсолютно нерелигиозными людьми, не относящими себя ни к какой-либо конфессии, печаталась литература по заказу всех этих и многих других обществ «сакральных истин и абсолютного познания». Я пыталась читать (так как была редактором) всю эту «галиматью» с пристрастностью выпускника хорошего учебного заведения, но скоро поняла, что так и свихнуться недолго. И я стала пропускать в печать, лишь пробежавшись по заголовкам. Как вы думаете, за что меня уволили? Естественно, за то, что я, не пробежала глазами текст последней брошюры какого-то там гуру, «допустила грубейшее должностное нарушение» в том, что не исправила орфографию полуграмотного проповедника, из-за чего он потерял половину своих сторонников (как видно, людей образованных). Скандал был – неописуемый.