Анжела Мельская, выпускница третьей музыкальной школы, была способной пианисткой. В свои юные годы она уже успела погастролировать по России и даже поучаствовать в международных конкурсах, где неизменно занимала призовые места.

Но вот до заветного Гран- при все как-то не дотягивалась.

Не хватало чего-то такого неуловимого в ее игре, что позволило бы увенчать заветной вишенкой победы этот праздничный торт ее концертов.

Каких только репетиторов не нанимали родители для Анжелы: папа - известный музыкальный критик и мама – педагог по вокалу. Помниться был привлечен даже профессор из Италии, увенчанный лаврами славы, небывалый по своим способностям специалист, раскосый и очень энергичный.

И ему действительно удалось значительно подтянуть подопечную вот именно в плане исполнительской техники.

Однако вывести ее на победу он так и не смог, как ни старался.

И тогда Надежда Альбертовна, учитель математики той средней школы, где раньше училась Анжела, посоветовала ее родителям показать дочку одному замечательному педагогу по клавишам, который, с ее слов, в плане становления учеников действительно добивался ошеломляющих результатов.

Надо сказать, эта самая Надежда Альбертовна, особа незамужняя, а потому праздная, была страстной поклонницей фортепьянной музыки, и с этой точки зрения начинающая пианистка Анжела была ей симпатична, хотя и не смыслила в алгебре не бельмеса.

Репетитор, о котором теперь идет речь, мягко говоря, был человеком неоднозначным. Когда-то имя этого пианиста знал весь свет. Потом же, буквально в один день, он исчез из информационного поля, словно его и не было там вовсе.

Говорили, то ли спился, то ли с мафией какой-то связался, ну, словом, нелады у него с жизнью, а потому, мол, не до музыки. На самом деле правдой было все: он и спился, и с мафией связался, но причина его отхода от гастрольной деятельности крылась не в этом, или, точнее, не только в этом.

Просто однажды, с крепкого бодуна, осознал Роман Борисович - именно так звали этого музыканта - что сам он ничего нового предложить миру, в плане музыки, не может, а «перестукивать» (именно так он называл игру на рояле) чужие пассажи, вкладывая в них свою душу- «дело скушное и бессмысленное».

Это с юности он, подававший тогда большие надежды, лелеял амбициозную мечту открыть восьмую ноту, и создать музыку нового образца, приняв за основу восьминотный стан.

С годами эта дурь вылетела из его головы, и он понял наконец, что сколь пытливо не вслушивайся ты в окружающий мир, консервативно звучит он – проклятый - семью нотами, и новой нотки не шлет, как ни проси.

Озлобился тогда музыкант на этот скупой и бездушный мир, забросил гастрольную деятельность, сделался простым настройщиком роялей, и неплохо сытно и пьяно, в общем-то, жил, поскольку имел абсолютный слух, и, шутя, настраивал любой инструмент, даже такой, который был в плачевном состоянии, иногда не имея при себе даже и камертона.

- Если инструмент в сухости держал, изволь, я тебе его настрою, - говаривал он, бывало, заказчику своим могучим басом, раздумчиво двигая кустистыми бровями с сединой.- А если ты его в сырости мариновал, тут к настройщику не лезь, а вези его прямо на свалку.

Вот к этому именно репетитору и посоветовала обратиться Надежда Альбертовна родителям Анжелы.

Надо сказать, наш герой, тот самый Роман Борисович иногда, скучая от безделия, действительно брался за репетиторство, но не из-за денег, а, как это принято говорить, из любви к искусству.

С его точки зрения путная музыка шла не от каких-то там высших духовных исканий, или несчастной любви, а от простой обычной похоти.

И все исполненное и сочиненное до этого в области музыки было сочинено и исполнено композиторами, обуянными похотью.

Вот именно эту нехитрую истину он и практиковал в занятиях со своими учениками.

А именно: девушек развращал и доводил до полового исступления, поскольку был в этом мастер.

Учеников же мужского пола, ввергал в состояние, как он говорил, вдохновения, трахая при них их подруг.

И это самое он называл «Собачим вальсом» или «Творческим выблудом».

И, справедливости ради, надо признать, что как педагог, тут он действительно преуспел.

Узнав, какого рода фрукт этот предлагаемый Анжеле репетитор, родители открестились от него всеми своими руками. Училка же, Надежда Альбертовна решилась все таки тайком показать девочку маэстро.

«В самом деле, не зверь же он, пусть хотя бы оценит, может что-то путное и подскажет» - думала она, гордая осознанием того, что таким образом сама соприкасается с музыкой, и быть может, чем черт не шутит, сыграет значительную роль в становлении будущей знаменитой пианистки.

- Нет,- категорически сказал настройщик учительнице, когда прослушал Анжелу.- Ни слушать ее больше, не заниматься я с ней не буду. Нет сил.

- Ну почему?!- Взмолилась Надежда Альбертовна.

- Потому что бесталанна она, голубушка. Из кожи вон лезет, чтобы показать себя, музыку не слышит. А ее ведь, прежде чем сыграть, услыхать надо. Божьей искры в ней нет. А без искры - дуй не дуй - никакого огня не воздуешь.

- А как в плане техники?- Хваталась за любую соломинку самозваная наставница.

- Да какая тут техника? Технику всю жизнь ставят. Иной из консерватории вышел, а пальцы не поставлены, по ушам медведи гуляют, и звуки слипаются, как пластилин, а должны рассыпаться, как бриллианты.

А тут лишь музыкальная школа. Ни возраста, ни опыта.

- И все - таки?

- Говорю же, нету никакой техники, нету. То по соседям лупит, то всю музыку под рояль сливает.

- Извините, Роман Борисович, я вас не понимаю.- Надежда Альбертовна невольно поднесла к своему миниатюрному носику чистешей белизны надушенный носовой платок, поскольку от репетитора разило, как из пивного погреба.

- Повторяю для глухонемых: «лупит по соседям» значит, не попадает в ноты, а «музыку сливает», значит, звук у нее в пол идет, а должен идти в зал.

- Ну, Борис Романович, ну хорошенький, ну позанимайтесь с девочкой, только вы сможете ее научить. Я вам денег дам. – Неожиданно для самой себя захныкала училка, и фамильярно прильнула к его плечу.

- Ладно,- смягчился пианист.- В этом месяце у меня заказ в Шумановском зале, там им орудия наживы настраиваю. А в следующем, так и быть, приходите. Поглядим, что тут можно сделать.

Маэстро оглаживал упругий училкин зад, а та не смела сопротивляться, поскольку взяла перед ученицей обязательства.

- Какая у тебя крепкая двойная номинанта!- Нахваливал пианист.

«В следующий раз надену чулки»,- млела в мечтах Надежда Альбертовна.

ll.

Когда Анжела тайком от родителей, подбадриваемая своей учительницей, в первый раз пришла к подпольному репетитору, тот так и не смог ее принять. Из его покоев несло спиртным, там визжали женщины и лопались какие-то струны.

Девочка прождала на лестничной площадке с час и так и вышла из подъезда ни с чем, явно растерянная и озадаченная.

Во дворе ее дожидался верный поклонник, воздыхатель и оруженосец Вениамин, выпускник той же музыкальной школы по классу скрипки. Или «смычкотер», как выразился бы Роман Борисович.

- Ну как?- Встревоженно вскочил он с лавочки навстречу возлюбленной, тиская подмышкой потертый футляр своей скрипки.

- Что «как»?

- Как учит-то он? Что-то не было слышно фортепьяно, а маты доносились.

- Да, Веник, сложный был урок,- вздохнула Анжела и надула губки.- Не урок, а сплошная закрытая страница партитуры.

На этаже маэстро что-то заполошно ухнуло, оконные окна отозвались дрожью, с этажа понесся разухабистый фортепьяно - саксофонный фокстрот, поддерживаемый дружным хохотом невидимых девиц.

И всем было понятно, что в доме живет музыкант!

Тут необходимо сказать, что несчастный дом к тому моменту предпринял уже десятка два неудачных попыток исторгнуть из своих недр ненавистного настройщика, совместно с его популярным шалмном.

Однако музыка неизменно одерживала верх. И дому пришлось смириться.

И второй приход Анжелы на занятия не принес желанной встречи с наставником, более того, усложнил процесс ожидания, поскольку в подъезд маэстро был вмонтирован новенький домофон, и девочке пришлось дожидаться знака от репетитора на улице.

Она одиноко слонялась по двору, с надеждой поглядывая на окна пианиста, ругала в душе свою училку, которая непонятно зачем привела ее туда, и думала, что если пройдет еще минута и Роман Борисович не даст о себе знать, то уйдет и больше уже никогда сюда не вернется.

Неподалеку, под могучей, ветвистой липой старики «гоняли» свое домино, азартно стуча костяшками по столу.

- Смотри-ка, новая профурсетка нарисовалась, никак к Ромке - пианисту, только его бляди часами по двору слоняются,- шамкнул один из них, вглядываясь в свои костяшки, и имея ввиду конечно же Анжелу.

- Молодая, а уже ни стыда, ни совести.

- Не завидуй, Митрич,- призвал старика один из партнеров.- Он позвал ее для музыки.

Деды недружно заржали.

- Вот повезло мужику, ребята,- восхитился третий толстый старик в очках, писклым не по телу голосом, двигая шашку по столу,- что ебарь, что музыкант отменный.

Способный со всех сторон. Говорят он хуем «Собачий вальс» на рояле играет. И ебенит так, что заслушаешься!

Компания оживилась одобрительным гулом, однако некоторые начали спорить и сомневаться.

- Паганини на одной струне играл, этот хуем по клавишам бьет, такая у них, у музыкантов, доля прекрасная,- подытожил мужичек в залапанной бейсбольной кепке, сидящий сбоку с припеку.

История о «Собачьем вальсе» почему-то необычайно впечатлила Анжелу. Она видела многих музыкантов, об иных знала из книг, среди них попадались редчайшие мастера, виртуозно владеющие исполнительским мастерством, ну вот такого, чтобы членом высекал музыку, о таком она и слыхом не слыхивала.

По дороге домой, не замечая зудение своего озабоченного Веника, который явился провожать ее со своим неизменным футляром, она пыталась представить, как это технически возможно – сыграть детородным органом на клавишах партитуру «Собачьего вальса».

Это как же надо корячиться и выеживаться, чтобы музыка звучала?!

Дома оценила расстояние от пола до клавиатуры, внимательно рассмотрела клавиши, даже зачем-то измерила клавиатуру, шагая по ней пальчиками.

Ничего толком не поняла, удостоверилась лишь в том, что чтобы исполнить такой «минуэт», Роман Борисович, при его росте, должен обладать огромным членом.

«А мастерство, а вдохновение?! Откуда он черпает их?»- засыпая, задавалась она увлекательным вопросом.

- Ангелочек, ты не заболела?- Присела на ее кровать мама. Озабоченно приложила ладонь к пылающей щеке дочери.

- Мама, ну с чего ты взяла?- С каким-то непонятным вызовом ответила дочь.- Вас послушать, так я вечно, то грущу, то болею.

- А чего ж тортика не съела? Ты же любишь ореховый. Я специально купила к чаю.

Тикали часы, дремали рыбки в аквариуме, с Юга широким фронтом на ночной город заходил дождь.

lll .

- Слушайте, ну зачем вы снова приперлись? Я же сказал вам - не приходить, - схватился за голову Роман Борисович, увидев Анжелу в свой квартире.

- Я хочу послушать ваш «Собачий вальс», - пропищала она, понимая, что маэстро играет его не всякому и может рассердиться за эту просьбу.

- Умоляю, покажите, как вы это делаете? Мне бы взглянуть хоть одним глазком, и я уйду.

Пышные брови настройщика разошлись как разводные мосты от удивления:

- Ты откуда знаешь о нем?

- Во дворе говорили…

Это сообщение, кажется, слегка озадачило музыканта.

- Видишь ли… в этой квартире иногда совершается то, что ты называешь «Собачьим вальсом», однако его « исполнение» предполагает наличие женщин, как бы тебе это сказать, ну, для вдохновения что ли.

Ты же еще слишком юна, чтобы я мог вдохновиться. Понимаешь? Хотя, не скрою, очень красива.

- Я поняла. У вас должен встать, да?!- Анжела пристроила на полку сложенный мокрый зонтик, ступила в центр коридора вполоборота к хозяину, изящно отставила ножку в туфельке на каблучке в его сторону, легонько приподняв краешек платья, оголила бедро, которое под коротеньким платьицем казалось ну невероятно соблазнительным.

Член тут же отяжелел в трусах у маэстро. Тут не то, что вальс, четырьмя оркестрами дирижировать можно.

- Кстати, а у вас халат, точь в точь, как у моего папы.- Крутилась в коридоре эта бестия.

- А хто у нас папа?- Прохрипел небритый мужик, вдоль и поперек охлестывая ее своим пульсирующим взглядом.

- Геннадий Мельский, известный критик кстати.- Гордилась пианистка.

Хозяин неожиданно распахнул дверь, выпихнул вертлявую гостью:

- А ну ко вон отсюда. И зонт свой не забудь!.. И чтобы я тебя больше не видел! – Крикнул он ей в след сверху с лестничной площадки.

- До чего дошел,- оглаживал он рукой свою щетину перед зеркалом.- Чуть дочку друга не соблазнил. Нет, пора, пора мне уже пойти на доминуэнто, то есть выйти из алкоголя.

Когда-то с критиком Мельским они были дружны. Причем дружили не благодаря, а вопреки. Критик в пух и прах своими статьями разносил пианиста. И того это очень забавило.

Где-то, на какой-то забытой Богом оптовой базе, где, в начале 90, довелось выступать музыканту, с ним расплатились теми самыми халатами, один из которых он подарил другу, будь он неладен!

Ведь именно тот махровый, вишневого цвета халат с вертикальным рисунком в виде прошивки широкой нитью и рассорил приятелей. Критик заподозрил музыканта в том, что тот пытается задобрить его халатом и больше о нем не писал, хотя халат взял.

«У него на меня не встает,- сделала свои выводы Анжела относительно произошедшего в квартире репетитора.- Это обстоятельство почему-то представлялось ей настоящей трагедией».

Девочка не знала, что в то время, когда она в коридоре мило «ворковала» с наставником, в его спальне широко раскинув голые, белые бедра, томилась училка Надежда Альбертовна. Ей все было прекрасно слышно.

И теперь, когда отвергнутая, юная пианистка плелась по омытому весенним дождем городу, в компании своего сопливого Вени, училка с упоением ездила по сусалам маэстро, сдувала с носа прилипшие волосы, и клялась, что никогда не простит ему того, что он затеял соблазнить малолетнюю конкурсантку.

- И как ты такими корявыми пальцами на рояле играешь,- выдохшаяся покорно лежала она потом на его плече, вглядываясь в его ладони.

- Я не пальцами играю, дура. Душой.

В последствие она нашла Анжелу, попыталась раскрыть ей глаза на распутного репетитора, просила к нему не ходить больше, грозя, в противном случае, все рассказать ее родителям: небывало чутким критику и педагогу.

Не понимая своими глупыми мозгами, что искра уже упала в сухой валежник, и она, то есть Надежда Альбертовна, своими неуклюжими донкихотовскими маневрами лишь раздувает костер.

И были у Анжелы две подружки по законченной музыкальной школе: Настя и Лиза. Им наша героиня доверяла все свои тайны. Вот и теперь не удержалась и разболтала им, что обзавелась очень пожилым, но гениальным приятелем – пианистом, который играет на клавишах самым невероятным образом, вдохновляясь от женщин.

А она вот никак не может его вдохновить, а потому он и не играет для нее свой божественно- прекрасный «Собачий вальс».

- Дура, ты дура, Анжелка,- так прямо и сказала прагматичная Лиза.- Ты ведь у нас самая красивая в школе, все это знают. Машины дежурят у школы, мужики караулят лишь бы тебя увидеть, а Веник твой, так от любви просто сбрендил. А тут какой-то вонючий дедуган. Не вдохновляется ли он, видите ли! Да пошли ты его с вальсом этим. И пусть вальсирует плавно. Или, знаешь что? А ты накрасься, трусики не надевай и иди к нему. Увидишь, что будет!

- Нет, девчонки,- тут что-то другое,- вздохнула романтичная Настя, мечтательно подперла щечку кулачком, и устремила отстраненный взгляд своих прекрасных голубых глаз куда-то в сторону горизонта. - Видимо не любит он ее. Нету чувства.

«Как же, Анжелка у нас самая красивая, а я тогда кто? - Злобно думала она, попутно размышляя как бы отомстить Лизке за это ее коварное мнение. – Это она назло мне говорит, чтоб нас с Анжелой поссорить. А сама думает, что это она самая красивая. А у самой нос картошкой».

-Ну, с чем теперь пришла?- Как-то словно обреченно спросил музыкант, когда снова увидел Анжелу у своей двери.

Она пожала плечами и глубоко, и очень искренне вздохнула.

- «Собачий вальс»?

Девочка охотно кивнула головой.

Пианист пустил хмурый, вороватый взгляд по лестничной площадке (как минимум в двух квартирах, изнывая от любопытства, изнутри липли к дверям ненавистные ему бабули, взяв музыканта в прицел глазка), схватив за руку, вовлек юную гостью за порог и захлопнул дверь.

- Иди в зал, я счас приду,- прохрипел он,- ковыляя на кухню. Там, нащупав чайник, он выдул из него чуть не всю воду. Остатками смочил затылок.

Анжела же осмотрелась в комнате и подивилась порядку, царящему там. Звуки, так часто несущиеся из этого гнезда разврата, как-то слабо сочетались с чистотой .

Откуда же было знать юной гостье, что маэстро учредил эдакий своеобразный график дежурств по квартире для своих поклонниц и учениц. И согласно этому графику они поочередно наводили марафет в «апартаментах» наставника, нередко делая это с энтузиазмом и вдохновением.

Среди прочего за этим занятием была замечена и темпераментная Надежда Альбертовна, натянув резиновые перчатки, она до скрипа отмыла оконные стекла, да при этом еще и покрикивала на помощниц, считая себя главной. И стекла сияли теперь первозданной чистотой!

Ну что больше всего удивило Анжелу, так это фортепьяно: оно теперь стояло чуть ли не посреди комнаты и использовалось, видимо, и как стойка бара.

На его верхней панели гнездились разноклиберные бутылки и стаканы.

«Боже мой, - думала Анжела, - осквернили бутылками инструмент, которому выпало счастье озвучивать музыку, исполняемую столь необычным образом».

Раньше, если девушке не изменяла память, он был придвинут к стене.

Гостья увлеклась и почему-то даже развеселилась.

- Ну и?!- Кто-то грозно спросил ее, столь неожиданно, что она вздрогнула.

Хозяин стоял супротив нее в своем халате и хмурил свои замечательные брови.

- Вам для вальса нужна женщина. Так вот я женщина,- с вызовом предложила Анжела свои условия, дрожащими пальчиками расстегнула редкий ряд своих пуговиц и распахнула на себе не то коротенькую блузку, не то платье, под которым не было белья.

В глазах у маэстро замелькали разноцветные звезды - и груди еще недоразвиты, и рубец кроток, и в то же время в теле этой совершенной, точеной девочки было уже что-то неуловимо бабье: белое, плавное, знойное, показывающее, что она созрела для ебли, и ебля будет горячей.

Наставник едва успел поймать рукой - через карман - свой с ликованием вставший член и завести его за бедро.

Он стремительно выскочил на кухню. Затаился и молчал там минут пять:

- Дверь открыта,- наконец как-то очень грустно проговорил он. И Анжела поняла, что ей пора уходить.

Во дворе, откуда-то из кустов сирени, взволновав их густой цвет, да так, что посыпались капли дождя, на нее вывалилась шальная училка Надежда Альбертовна в задранной короткой юбке, впилась в прическу конкурентки:

- Курва, опять приперлась! – От налетчицы разило спиртным.

Подоспевший Венька сзади огрел Альбертовну скрипичным футляром. Та ослабила хватку, и ребята убежали.

- Кто это?!- Каждый раз молодой человек сталкивался в этом дворе с чем-то непонятным, а потому перестал особо удивляться чему- либо.

- Так, дура одна.

- Фанатка что ли?

- Ага.

Анжеле почему-то было невыразимо тоскливо и одиноко.

- Слушай, Веник, айда ко мне ночевать. Мои на дачу свалили…

- Давай!- Лучезарно улыбнулся юноша, хватаясь за телефон. Сейчас только Ма предупрежу.

Наивный Вениамин без сомнения был счастливым человеком. Просыпаясь утром, всякий раз он вспоминал, что на этом свете есть она – Анжела - и он живет с ним под одним небом, дышит с ней одним воздухом, и его душа преисполнялась ликованием.

И ходил, и ходил его хрупкий смычек по трем простым заветным струнам, пробуждая воистину гениальную, сложную музыку…

В троллейбусе Анжела была добра, оживленна и разговорчива со своим ухажером, а дома чего-то неожиданно огорчилась, замкнулась, загнала гостя в комнату, даже не напоив желанным чаем.

И велела сидеть и не высовываться.

Он покорно сидел, не высовывался, сожалея, что пришло время репетиции, а ему, видимо, так и не удастся прикоснуться к смычку, ничего не понимал, и все же глупо улыбался и был бесконечно счастлив от близости своей возлюбленной.

Ночью проем под дверью его комнаты бесшумно озарился полоской света. Веня робко приоткрыл дверь - ровно на один глазок - и обомлел – голая Анжела, высоко поднимая ноги, далеко и плавно, как гренадер на параде ставила их, грациозно вышагивая по коридору, руками мяла свои груди и виляла попой, как бы предлагая себя кому-то невидимому и одновременно оценивая себя в зеркале, самом большом в квартире.

Впечатлительному юноше обнаженная девушка казалась божеством, одно отражение которого созерцать уже было блаженством.

Не дыша, на цыпочках он метнулся к постели, как уж из травы выскользнул из трусов и майки, и лишь только прикоснулся к своему звенящему писюну - тут же выкинул горячий сгусток спермы…

lV .

На этот раз Анжела и ее странный репетитор не разговаривали. Он молча впустил ее в квартиру, словно поймал ее своею дверью и крепко запер ту дверь. Анжела молча прошла в зал, молча разделась, аккуратно сложила вещи на постели и встала раком на нечистом в общем-то ковре, повела попой:

- А так я вас вдохновляю?!

- Ну что ты хочешь, проклятая, скажи уже?! – Взмолился Роман Борисович,- ты думаешь, я тебе поверю, что ты пришла с добром?!

- Покажите мне свой «Собачий вальс».

- О, вероломная! Ну, хорошо же, я покажу тебе, раз ты просишь!

Мужчина сбросил халат, его член мощно стоял, глазея на девушку пустым темным отверстием, в котором лежала густая капля смазки.

Анжела вздрогнула и крепко зажмурила глаза. Маэстро заходил сзади.

-Эй, вы куда?!- Испугалась и встрепенулась она и распрямилась, стоя на коленях.- Идите вон туда!

- Куда? – Удивился настройщик.

- К фортепьяно!

- А на хера оно мне счас, то фортепьяно?!

Ум заходил за разум у пианиста, ну, кажется, он все-таки начал что-то просекать:

- Ладно, пойду, - пообещал он, ну прежде чем играть я должен себя хорошенько смазать, ты поможешь мне, о, преданная моя поклонница?

- О, да! – В тон ему ответила девушка.

И тут же она почувствовала, как цепкие пальцы репетитора жестко сомкнулись на ее талии, и как бы зафиксировали ее, и горячая, как огонь и тяжелая залупа натужно вошла в вагину и настойчиво шла, пока не уперлась в матку.

Маэстро обождал, пока партнерша попривыкнет к члену и начал ебать ее, сначала потихоньку, а потом все яростнее.

О какое это было блаженство натягивать этот неопытный, доверчивый, белый, в голубых тонких прожилках молодой девичий зад на видавшую виды, грубую, корявую, зараженную вирусами, воспаленную похотью, стариковскую ялду!

Своим возбужденным клитором чувствовала пианистка, как его яйца сначала едва домахивали до клитора, потом стали бить по нему, а потом и совсем легли на клитор.

Партнер вошел по самую репицу и замер, словно врос в партнершу.

И не знал тот самый счастливый, лопоухий Венька, что в то время, пока он томился у подъезда, дожидаясь свое божество, это самое божество спаривалось со зверовидным маэстро, как простая похотливая, млекопитающая самка.

В тот первый с ним раз она еще и залетела от него…

Анжела забыла в тот вечер у своего репетитора трусики, и бюстгалтер, брела по городу сама не своя, так и не услышав заветного вальса.

Лишь у своего подъезда, она почувствовала на своей щеке прикосновение чьих-то робких губ, то Венька, улучив момент ее рассеянности, отчаянно зажмурившись, искал своего поцелуя - она опомнилась и залепила ему пощечину, отчаянную и с удовольствием.

Новые любовники теперь спаривались при каждой встрече. Нетерпеливо сбросив одежды, сама не своя, Анжела становилась раком, призывно выпятив влагалище, какбы подманивая его, и он нетерпеливо, жадно подсматривающий откуда то из интерьерных кущ своей квартиры, возникал и засаживал ей по самые яйца, и они подолгу стояли в этой собачьей позе доги – стайл, став единым целым.

Sex- bomb, секс - бомб,

Ты моя секс - бомб,

Радуй, радуй ты меня, ты моя sex- bomb

И откуда только брались силы у этого престарелого, потасканного самца, но он неизменно удовлетворял свою самку. Это, видимо ее прекрасная юность делала свое дело. Питала своими девичьими соками, стареющее тело.

И недоступным белым берегом косо блестел ровнехонький ряд открытой клавиатуры фортепьяно, к которому плыли, плыли эти двое- странный репетир и его ученица, и все никак не могли доплыть, чтобы сыграть наконец тот проклятый «Собачий вальс».

И застукала их однажды в той самой собачьей позе, сама сбрендившая от похоти училка Надежда Альбертовна, и выбежала на улицу, и понеслась по двору сама не своя, налетая на деревья и машины, в перекошенных на носу модных очечках, скупо поблескивающих васильковыми стеклышками.

И вспугнула прячущегося в сирени от циничных доминошников скрипача Веньку.

И тот сопроводил ее испуганным взглядом до самой арки, в которую она и канула, как в преисподнюю, гадая (Венька), отчего эта крутобедрая, расхристанная дура все время крутиться в этом дворе, словно медом ей тут намазано. Пробегая мимо Вени, училка успела закинуть ему в руки какой-то комок. Скрипач разжал пальцы – шелковые трусики Анжелы. Нет, он не знал наверняка, что они ее.

Он почему-то понял это.

Как то любовники лежали эмоционально опустошенные до дна и удовлетворенные физиологически до гастрономической сытости.

Анжела водила тонким пальчиком по груди маэстро, не пропуская никаких бугорков и впадин, а тот крутил на большом пальце ноги ее трусики, гладил по золотистым волосам своей кривой, шершавой лапой, к которой они липли, как к наждачной бумаге.

И уверял, что совсем не боится щекотки.

- Так ты мне сыграешь все-таки свой «Собачий вальс»?!- с мольбой взглянула на Анжела на учителя.- А то мы смазываем- смазываем, а ты все не играешь.

- А ты мне напомни, а то я его подзабыл.

«Как все - таки чистенько и красиво она играет,- отдал должное маэстро пианистке, дивясь странной мелодии «Собачьего вальса», которую, как кажется, никогда и не слышал. Вот, оказывается, бывает так: прославленный пианист, мировая знаменитость, а такого известного произведения не слыхал.

Ну, вот прошел мимо, и что тут поделаешь. А может он просто забыл эту безделицу?

А она все играла. Она изо всех сил старалась ему напомнить и вдохновить его на игру, эта юная ученица, в будущем потенциальная победительница международных конкурсов.

Звезда которой ярко воссияет над этим миром.

litovchenko-oksana@lenta.ru