Воскресное солнце единолично царило на голубом небосводе, ветер угодливо разогнал пушистые, причудливой формы облачка, а сами жгучие полуденные лучи заставили попрятаться все живое с земли. Улица опустела. Превозмогая нестерпимый зной, я двигался от госпиталя к небольшой речке, притоку Москвы-реки. Жара и в 1942 году была сильная, многие небольшие речки и даже болота пересохли и немецкие танки прорывались в местах, ранее для танков непроходимых. И вот опять наши отступают и раненых везут очень много. Врача Петровой в госпитале пока нет и я пока решил помыться в речке.

В поисках укромного места, где можно было и помыться, и отдохнуть, я отошел от зданий госпиталя довольно далеко. То меня берег не устраивал, то дорога слишком близко. Наверное, я просто хотел уйти от увиденного. На войне самое ценное – покой и тишина. Есть возможность – пользуйся, а крови и грязи и так хватает, их искать не надо. По дороге много чего было...

Разделся я до трусов среди густого кустарника и подошёл к речушке. Стою на берегу. Лёгкие с такой жадностью этот великолепный, сладостный, точно как морской воздух, заглатывают, что даже грудь на вдохе побаливает. Серая прозрачная волна почти к носкам сапог,одетых на босу ногу подкатывает. Злится, что сил маловато, что она дотянуться не может, шипит так разочарованно и откатывается назад. О, а тут котел в кустах стоит на подставке. Налил я в него пару вёдер и костер под котлом хорошо так горит. Так хочется горячей водой помыться, от пота всё бельё колом стоит.

Постирал нижнее бельё, повесил на кустах - высохнет быстро. Какой-то шорох и лёгкие шаги, вот плеск воды. Поднялся... Вдруг я просто остолбенел. Прямо передо мной в воде на мелководье стояла… моя Ниночка! Такая, какой я ее запомнил! Присмотревшись, я понял, конечно – не она. Шатенка лет двадцати. Но волосы, спина, изгиб бедра – всё бывшей жены. Да и женщин я уже давно вот так близко не видел, чтобы вот так – в первозданной красоте… Так это Нина Петрова! Точно! Ну и фигура у неё - словно молодая богиня стоит по колено в воде... Её кожа просто светится... А какая у него потрясающая фигура!

Она, наверное, почувствовала мой взгляд, или я вздохнул слишком шумно, но повернулась ко мне. И даже не пыталась закрыться или показать свое смущение.

— Посмотрел, военный? — спросила женщина, только сейчас медленно прикрывая руками высокую грудь с крупными красными сосками. — А теперь иди, не мешай мне.
— Извините, пожалуйста, — смутился я. — Просто… как наваждение какое-то… Я такой Вас и представлял... Но тогда Вы в форме были, а сейчас...

— Ага, вот прямо задница – один в один, да? — засмеялась она. — Ты бы хоть отвернулся, красный командир, приличия ради. Или сиськи мои не дают глазам оторваться? Хороша, как ты считешь?

Отвернулся, конечно. Чувствовал себя как пацан пятнадцатилетний, которого поймали возле бани, где бабы моются. Но как же она похожа на Ниночку! Не лицом, нет, чем-то внутри, что ли. Даже смех такой же, хрипловатый немного. И глаза зеленые.

— Давай, я такие песни очень люблю. Наверное, она далеко, ты ее любишь и прямо сейчас в память о ней и в честь скорых подвигов на поле боя жаждешь осчастливить меня чем-нибудь? Или что-то новое придумаешь? Что же за военврач такая, что покоя тебе не дает, а командир Красной Армии?

- Военврач Петрова, тогда она возле санпоезда была вся в саже, но красивая бесподобно. Ногу чуть вывихнула и меня ругала, что я немцев достреливал. Оттащил её к вагонам и сидор вручил с едой, а она "Найди меня, майор..."

Очень она меня тут удивила. вылетела из воды и прямо вот так, совсем голой, обняла меня и стала лихорадочно целовать,повторяя: "Нашёл меня, нашёл..." Потом чуть успокоилась, закинула свои горячие руки мне на шею и так лукаво:

- А ты ещё предлагал мне фамилию на свою сменить, забыл?

- Не забыл, купил платье белое и кольца в ювелирном. Но сейчас давай я тебя помою, раз уж ты голая совсем.

Вода в котле уже согрелась и я, повернув Нину спиной к себе, стал поливать её и намылил отличным мылом, нашел в ранце одного упокоенного мной немецкого офицера. Французское мыло, понимать надо! Потом повернул и лицо к себе, а она запунцовела, ушки её просто как стоп-сигналы светились, но разрешила вымыть. Вытер я её полотенцем и попросил наклониться немного. Она так попку отклячила, упёрлась руками в колени и смотрит на меня через плечо, улыбаясь... А я просто голову ей помыл, а девушка точно ждала секса...

Затем я и сам помылся, а тут и она подошла ко мне, уже одетая в приталенную гимнастерку со шпалой военврача третьего ранга в петлицах и юбку до колен, сворачивая на ходу свои каштановые волосы в пучок.

И вдруг крепко обняла меня, совсем голого и, сладко поцеловав, вдруг спросила:

- Скажи, а тебе страшно было? Вас было человек двадцать, а немцы перли, я видела, а вы стрелали и пулемёты трещали так...

- Это было, как бы выразиться точнее, привычно страшно. Боевой опыт какой-никакой уже был и от страха не цепенел, в ступор не впадал. А вообще, на мой взгляд, страх на войне, вернее укрощение в себе страха, это дело привычки.

- А когда мы уже в себя пришли, прошло пару часов и вдруг так есть захотелось, а ничего нет. Наш главврач зашёл к нам в купе и извинился, мол еда только раненым, а я вспомнила про твой "сидор". Открыла, а там две буханки, колбаса, сало сыр и бутылка подсолнечного масла и девочкам рассказала про тебя. Мы резали хлеб, поливали чуть маслом, сверху кусок колбасы - ничего вкуснее не ели. Ну а наш главврач, мол ты настоящий мужчина. И немцев лупил вовсю и меня до вагона донёс на плече и даже еду не забыл. А я ещё выдала, что ты сказал, мол фамилию мою постараешься сменить на свою, буду военврач Соколова, все заахали!

- Ой. у тебя такая сильная эрекция. Сейчас я тебе помогу... - и она вдург опустилась на колени, а я очутился в раю. Но вот я пришёл в себя, а Нина поднялась, вытерла свои пухлые губки и спросила - буду я её теперь считать распутной или нет? А я ей ответил, что буду считать её самой сладкой и самой вкусной. И сегодня идём в ЗАГС, ясно?

- Слушаюсь, товарищ майор! - Нина встала по стойке смирно и её высокая грудь натянула гимнастёрку в местах, уставом не предусмотренных. А я ей стихи:

В этом мире неосторожном,
Что так любит металлом тела наши рвать,
Признавайтесь в Любви…
Пока это возможно…
Те, кого мы любим, должны это знать…

Нина всплакнула, вновь крепко меня поцеловала и сказала, что через час ждёт. Я подошёл, вручил ей платье и туфельки, наудачу брал, но вроде подошло. Заведующая не хотела нас расписывать но пачка денег из заветного чемоданчика и золотой кружок царского червонца и она сразу подобрела. С нами свидетелм была подруга Нины - военфельдшер Смирнова Катя. Аппетитная, розовощёкая, с толстой косой она смотрелась прекрасно. А на груди её почти горизонтально лежала медаль "За боевые заслуги". Значит, не трусиха!

Нина в белом платье была обворожительна. Главвач дал ей и Кате увольнительную до утра. Так что мы зашли в коммерческий магазин и, основательно скупившись, отправилсь в мой дом. А что, многие из Москвы уезжали и я совсем не задорого купил неплохой дом. Теперь в случае чего у Нины есть свой дом.

Вскоре забежали буквально на несколько минут главврач, медсестры, поздравили нас, выпили по пару рюмок и обратно - раненые ждут, главврач полуторку выпросил на пару часов. А мы втроём продолжили наш чудесный вечер!