п. 2.4.2. Второе Золотое Правило.     Вообще-то, вся эта поездка с самого начала состояла из сплошных обломов. Хотя начало было весьма эротичным. Ну, скажите, кто ж не возбудится, если 4 лица вступили в сговор с целью совершения группового изнасилования в особо извращенной форме Вашей подопечной?
     А если подопечная - маленькая, юная, по-детски непосредственная, но, все таки, уже далеко не невинная?
     Но коммерческая фирма?
     А 4 лица это Таможня, Налоговая, ОБЭП и, возможно, Прокуратура?
     А? Э!
     Мое дело, если честно, сторона. Моего интереса в ни этой фирме, как в прочем, ни в какой другой, нет, я принципиально не владею капиталом, но как принимавшему соответствующие решения сидеть тоже мне. Надо крутиться.
     Я никогда не испытывал желания заниматься нефтебизнесом, ибо не надо специального образования и опыта, чтобы понимать, что во всем мире этот бизнес крепко связан со структурами, с которыми не всегда хочется иметь дело. Но быстро перевести грин нал в какой-нибудь безобидный товар да еще задним числом да еще с реальной прибылью да чтоб не облагался налогом, в той ситуации поучалось только через мазут. Его надо было где-то купить, подогнать мурманским рыбакам, у которых было судно какого-то замшелого ледового класса, чтобы те раньше всех вышли на путину и поймали самого первого в мире шпрота, и на дорожку подхватили бы немного какого то червяка или моллюска, который всплывает на доступную глубину только между Гренландией и Ньюфаундлендом, только ранней весной и только на несколько дней, которого ловить вообще запрещено, тем более в чужой экономической зоне, за что заокеанские толстосумы готовы хорошо платить, а заокеанские же береговые охраны готовы хорошо всех винтить.
     В общем, взял я спортивную сумку полную грин нал, с боку положил рубашку, носки, трусы, платки, бритву и щетку, купил билет на самолет и был в Домодедове еще до окончания ланч тайма. За этим ланчем мне и пришла в голову одно гениальная мысль: хоть рейс и внутренний, но секьюрити все равно будут просвечивать сумку, а значит, все равно увидят бабульку, и как я им буду объяснять ее наличие в таком количестве? Но на поезде просто нельзя ехать! А - это долго, Б - куда более опасно для багажа. Другую гениальную мысль привел за собой мелкооптовый книготорговец, который вез на тележке не меньше 100 кг всяких книжек, в т.ч. и почитанных. Я тут же бегу к местному книжному прилавку и покупаю штук 30 всяких детективов в мягких обложках, и аккуратненько укладываю в несколько слоев поверх пачек. На контроле я старался держаться за книготорговцем. Сработало!
     В славном мазутопроизводящем городке обломы не прекращались ни на секунду. Черт! Я всегда предполагал, что рядом с нефтью не может быть чисто, но теперь я знаю точно, в этом деле бандит каждый первый. Начиная с последнего бурильщика. Поголовно! Все мое искусство общения с людьми имело эффект применения пластиковых карт к охоте на мамонтов. Вот хожу с сумочкой взад-вперед и никому не нужно, что в ней, они и не такое видали. И так целую неделю!
     (У них там еще ни с того ни с сего отрубился GSM. Нет сигнала и все тут! Пришлось покупать дебильный NAMPS (американцы ничего не могут сделать нормального), а у меня в лапоть не захотел работать с этой дрянью через свой модем. Еще и модем пришлось покупать. Короче, облом он и есть облом.)
     Даже секретарши там непробиваемы как стены Кенигсберга. Даже для меня. Не будет хвастовством, если я скажу, что обхождению с секретаршами в своей деловой жизни я научился в первую очередь. В самой первой своей деловой поездке. (Для тогдашнего моего ранга это называлось «командировка».)
     Я тогда тоже приехал выбивать сто раз просроченную поставку, но день прошел, второй, бумаги подписываются, люди бегают, разговоры говорятся, но вагоны не грузятся. Вот, закончился второй день моих мытарств, все уже ушли из конторы, только я сижу, звоню по межгороду (дело было к востоку от Москвы). Да еще секретарша осталась чего-то печатать. Я поговорил, сижу, смотрю на секретаршу. Я ее 1000 раз видел и разговаривал, но не обращал никакого внимания, ну вертится под ногами кто-то, стучит на компьютере. У меня-то дела с Самими! Бедная, думаю, девочка! Ей бы резвиться-веселиться, мартини с тоником потягивать, а не дОговор-прОтокол до 9-ти вечера! Жалко ребенка.
     - Аллочка, - (ее так все звали, хотя у нее совершенно другое имя, почему - потом расскажу) говорю, - Вы не знаете, где у вас в городе можно нормально поужинать? А то надоело в гостиничном буфете уже.
     Аллочка, не отрываясь от клавиатуры, выдает справку о системе общественного питания города, и релевантную выдержку из справки о работе общественного транспорта. Нормально, секретаря спросили - секретарь ответил.
     - Пойдемте, Аллочка, поужинаем!
     Йййесс!!! Зацепило!
     - Ой, Вы знаете, мне совсем немножко осталось, я быстро.
     Она действительно быстро закончила, вскочила, почти побежала. И лопочет что-то без остановки, как будто полчаса назад не сидела сфинксом в приемной.
     - Ой, а можно я домой быстренько, переодеться? Я же не знала, что сегодня в ресторан пойдем. Мы когда в ресторан с кем идем, Иван Иванович и Петр Петрович с вечера говорят, а Вы не сказали, я и не оделась. У нас, вообще-то, пускают в любой одежде, а вот в Соседнем Крупном Городе есть ресторан, так туда только в вечернем платье. Я Машке тогда говорю, пойдем, посидим, а она - да туда только в платье. Но у них там тогда красиво было. У нас тоже красиво, а пускают.
     - Ну, раз пускают, пойдемте прямо сейчас. Оттуда и позвоните домой.
     - Давайте, побежали, автобус идет!
     - Да пусть себе идет. Можем же мы на такси прокатиться.
     За ужином она поначалу щебетала в том же духе, но по мере насыщения, опьянения и отдохновения все больше расслаблялась, и к танцам мы перешли уже на «ты». Правда, без брудершафта, естественным путем.
     Аллочка, сказала, что давно уж не танцевала по-настоящему, что ее берут в ресторан только вместе с клиентами, а они все танцевать не умеют, а парни к ней не подходят, потому что считают, что она работает «этой самой». А начальники вовсе не такие, они хорошие, только ничего не умеют, за ними нужен глаз да глаз. Что никто ее трудов не ценит, вот только пару лет назад (так она старше, чем выглядит) один заезжий среднеазиат сказал, что здесь на заводе бог - она. Он назвал бы ее Аллахом, но поскольку она женского рода, сказал, что она АллА! Так и прикрепилось. На самом деле ее настоящее имя Вероника, но бабушка с мамой ее всегда звали Соня.
     Я все удивлялся, как в одном человеке могут уживаться талантливый менеджер и девочка-простушка. Но и это оказалось еще не все, другие ее стороны мне предстояло еще открыть.
     Мы просидели до самого закрытия и возвращались пешком, потому что спрос на такси в это время суток в том городе был практически равен нулю, а соответственно и предложение. Моя гостиница была недалеко, а ее дом вообще на другом краю города. Связать столь удачно составленные обстоятельства было нетрудно, но непросто высказать. Я снова вызвал в ней волну самосожаления, и подвел ее к совершенно несправедливому распорядку дня, что раньше всех приходится приходить на работу, позже всех уходить, рано вставать. Мое предложение переночевать у меня не могло звучать не нагло, но выглядело так, что она сама напросилась.
     Администраторша нас впустила беспрекословно, приняв купюру как само собой разумеющееся, даже не взглянув на ее достоинство.
     Алла, конечно же, все поняла, и мы уже играли в игру, будто мы не знаем, что будем делать остаток ночи. Для начала мы еще по 50, для сугрева (дело было тоже зимой). Потом я дал ей полотенце (номер я снимал двойной, за отсутствием одиночных, и всех атрибутов у меня было 2 комплекта), показал, где мыло и вышел из номера покурить. Нормальный железнодорожно-гостиничный этикет. Покурил неспешно, зашел обратно, заперся. Убедился, что душ работает. Значит, уже разделась.
     - Аллочка, - кричу через дверь, - губка там лежит на полочке, я ее вчера только купил, но еще не трогал. Она чистая.
     - Что? Где? Не вижу! - Аллочка принимает подачу.
     Я захожу без спроса, естественно, дверь не заперта.
     - Вот же она, ты не на той полке искала, - подаю ей губку, не отодвигая полупрозрачной занавески. Сквозь нее видно нечетко, но то, что девушка играет честно понятно. Никаких трусиков и лифчиков не просвечивает. А голос уже деревянный, дыхание сбилось, все дела.
     - Давай сюда, - Алла протягивает свою руку из за занавески.
     - А поворачивайся, я тебе спинку потру, - и без предупреждения же, но плавно отодвигаю занавеску. Алла уже развернулась спиной. Я собственно не ожидал увидеть ничего особенного, фигуру я умею оценивать и через одежду, рост, длина ног - без сюрпризов. Но кожа! То, что я считал хорошо сохранившимся летним загаром, на самом деле был ее «родной» цвет. Она вся была нежно-шоколадного цвета, и нет никаких следов загорания ни от трусиков, ни от лифчика. И вся ровная и гладкая, хоть прямо сейчас бери и мажь на бутерброд. В сочетании со светло русыми волосами, собранными на затылке, чтоб не намочить, все вместе представляет собой завораживающее зрелище.
     Даю ей губку и мыло:
     - Ты намыливай, а я пока рубашку сниму. Чтоб ничем не забрызгать.
     Тут дело такое, можно забрызгать еще не дойдя до душа.
     Я снимаю рубашку, и брюки и все остальное, а сам не могу оторваться от этой спины, плеч, талии и ягодиц.
     - Ну, давай губку.
     Я беру намыленную губку и начинаю тихонечко, даже не тереть, а поглаживать шею. Алла начинает слегка покачиваться и извиваться, подставляя под помывку разные части своей спины. Вот уже и лопаточки чистые, и поясница, можно опускаться дальше, но Алле хочется вширь. Она поворачивается вправо-влево, подставляя такие же шоколадные бока. С каждым поворотом все губка омывает все большую и большую часть бока. Вот уже и грудь видна в профиль. Не-ет, губкой я ее трогать не буду! Над грудью - пожалуйста, животик - хоть 100 раз. А Алле хочется потереться своей упругой молодой грудью о мягкую и скользкую губку. Ай, как хочется! Она и приседает к ней, если ее ведут слишком низко, и встает на цыпочки, если высоковато. Ладно, я не садист, и легонько-легонько провожу уголком губки между грудей. Тут Алла уже разворачивается анфас и занимает недвусмысленное положение, мол, готова на все, только погладь, гад, мне грудь, наконец! Свободно прислонилась к стенке, глаза закрыты, голова откинута. Снизу, от живота я тихонечко, руками, размазываю мыло вокруг обеих грудей одновременно. Более интенсивный второй заход. Еще раз, уже ближе к набухшим и покрасневшим сосочкам. Еще раз тем же маршрутом … Еще … Соски так и торчат нетронутыми островами плоти посреди мыльного моря. Нет, не суждено им сгинуть в пучине, их доля в этом мире выше и благороднее. Вас, вершины чистоты женского тела, никто не осмелится оскорбить мытьем, никто не посягнет на священное право, данное Природой. Вас будут есть. Вот так отныне и вовеки веков вокруг вас будут складываться губки (ну, сначала мои, а что такого?), вот так носики будут искать их запах и тыкаться поблизости наугад. Вот так язычок будет поглаживать их и пробовать их вкус. Вот так я сейчас буду их сосать, вот так буду затягивать и сквозь губы легонько небольно покусывать. Вот так буду держать своими ладонями груди у их основания. Вот так … Так …
     Алла постанывает и извивается как кобра, меняющая кожу. Но мы ее держим крепко, не отпустим. Думайте, госпожа, думайте! Аллочкины руки свободны и она находит им применение, теперь они легонечко толкают мою голову вниз, Туда, Там тоже хотят, чтобы поласкали, поцеловали. «Нет, не заставляем, но раз уж вы, губки, носик и язычок, такие добрые, поласкайте и нас». И мы в месте с ручками идем туда. Ручки обходят сзади и гладят попку, ножки, снова попку. Вот пальчики проскакивают уже совсем близко, ах, опять проскакивают. Еще чуть-чуть, эх, опять не попали. Ах, вот пальчики и внутри! Как им здесь приятно! А что же губки? И они здесь. Губки-пальчики, пальчики-губки …
     Не падай Аллочка, ванна твердая, можно удариться. Давай мы тебя завернем в полотенце и отнесем в кроватку, хорошо?
     В кровати мы, оба мокрые, продолжаем тереться друг о друга. Аллочка постепенно приходит в себя, и начинает более сознательные ласки. Она начинает с поцелуев груди. Я знаю, на что она намекает, но не подаю вида. Я очень это люблю, но мало кто из женщин соглашается делать это. Продолжай, Аллочка, просто продолжай. Она опускает свои поцелуи совсем низко, и в работу включается язычок. Я пытаюсь максимально расслабиться, чтобы не взорваться преждевременно. О, она тоже знает, как жилы тянуть! Но вот ее ротик находит свою цель. Как я это люблю, жаль, не получится по-настоящему. Проходит максимум полминуты и - взрыв. За долю секунды до него она затихла, как бы спрашивая, а что дальше. Я отвечаю легким прикосновением к затылку, и она его не выпускает.
     А сама-то как опять возбудилась! Только отпустила меня, а сама уже руками к себе туда. Я плотно накрываю ее своим телом, так что руки не просунуть. Подожди капельку, мне надо хоть немного времени на перезарядку, я ж не пулемет. А пока я целую ее в губы. Всем женщинам безумно нравится, когда их целуют в губы после минета. Она забывает обо всем и жадно и ненасытно целуется.
     Я, тем временем отдохнув немного, снова готов к бою. Немного помогаем себе руками. Начали просто, она снизу. Но Алле хочется выгибаться все больше и больше, вот мы уже оба на мостике стоим. Смена позы вполне естественна, теперь я скорее снизу, а она скорее сверху. Так, подпуская и отталкивая друг друга, мы тянем минут 10, не меньше, и кончили вместе. У нее оргазм начался чуть раньше, и она вся затрепетала и громко застонала. За своими действиями она следить уже не могла, от нее ничего не осталось кроме жадной, страстной и горячей вагины. Я в своем уме и в ее бешеном кайфе сумел все-таки найти место для собственного удовлетворения. Когда струя уже была готова вырваться тугим фонтаном в ее чрево, Алла, почувствовав это, изогнулась так, что чуть не переломила мой член пополам. Мне стало больно, и я тоже перегнулся, освобождая его. Запертое семя одним потоком рванулось наружу и не разорвало головку только потому, что снаружи ее тесно обжимало плотное и жаркое влагалище.
     Как насосавшиеся чужой крови клопы, мы отваливаемся друг от друга, и засыпаем обнявшись.
     Проснулся я от чувства неполноты мира, незавершенности его картины, предчувствия какой-то потери и легкой тревожности. Еще не открыв глаза, я понял, это рядом нет Аллы. Она уже встала и ищет в темноте полотенце. Радость моя, она не включает свет, чтобы меня не будить. Я ловлю ее за голую ногу, притягиваю к себе. Она тихо стонет, что не может больше, ей надо на работу.
     - Ничего, поедешь на такси.
     Не встретив хоть сколько-нибудь значительного сопротивления, затаскиваю ее в постель. Она сразу прикладывается ртом к члену. Но мне не хочется больше. Я хочу «она сверху», и подтягиваю ее за бедра повыше. Она села мне на живот и стала руками себя возбуждать, до тех пор, пока вся моя грудь и живот не стали мокрыми. Тогда она передвинулась пониже, взяла мой член рукой и стала аккуратно на него садиться своим анусом. Я этого еще ни разу не делал и дал ей самой, делать, как ей нравится. Я только держал ее груди. Она сначала как бы примерялась к нему, а потом сделала несколько резких скачков, и мы снова кончили вместе.
     Алла быстренько помылась сама, оделась, взяла из моего бумажника ровно столько, сколько надо на такси и убежала.
     Надо ли говорить, что к тому времени как я пришел на завод, в транспортном отделе лежали накладные на все вагоны с отметкой станции?
     С тех пор я вывел два правила деловой поездки, которым не было исключения вплоть до нынешнего облома:
     Первое. Обязательно находить контакт со всеми лицами, причастными к принятию решений. Не обязательно, конечно, ТАКИИМИ усилиями, но по обстановке.
     Второе. В каждой поездке находить сексуальное приключение. Проститутки не считаются.
     Здесь же кроме них, других женщин нет, и не бывает. Если женщина без мужчины, значит она на работе. Может, бывают исключения, но мне они не встретились, наверно, из-за расположения звезд.
     Итак, на восьмой день этого безобразия я решил, во что бы то ни стало решить проблему сегодня, и решительно двинулся в контору. Я как раз видел, как в лифт заходили явные представители «крыши», по крайней мере, одной из «крыш» этого завода.
     Ну, думаю, вот все причастные и в сборе. Отмахнувшись от секретарши, вхожу в кабинет.
     - Сидор Сидорович, так Вы хотите мне продать -дцать цистерн мазута или нет?
     Сидор Сидорович представляет меня как покупателя из Москвы. Крыше по барабану.
     - Я ж и деньги привез, и документы все сделал, только Ваш приказ остался, - я подхожу к самой широкой части Т-образного стола, и перед Сидор Сидоровичем, его замами и помами и, конечно гостями, расстегиваю кошелек и вываливаю баки на стол. «Крыша» жадно глотает слюнки, и с подозрением смотрит на Сидор Сидоровича, типа, ты че, в натуре, брателу тут паришь? Те, че, бабки не нужны? Может, ты тут зажрался, керя?
     Приходится, конечно, еще скинуть рублей по безналу, расписать счета-фактуры, накладные по датам, но это мы решаем с их фин. директором почти мгновенно. К вечеру мои цистерны подцепили к составу.
     Самолеты из этой тьмутаракани летают в Москву раз в неделю, и этот рейс я уже пропустил. Трястись по стране в списанных Ан-24, Ил-14 или Ми-8, об авариях которых уже даже не сообщают по телевизору, мне совсем не хотелось, и я с утра пошел на вокзал, все равно выходные на носу. Сразу же в зале ожидания что-то заставило меня дрогнуть и насторожится. Этим чем-то оказалась особа женского пола, довольно юных лет, москвичка, изучавшая расписание поездов «на запад». Как в Москве ничего не стоит узнать приезжего, также ничего не стоит узнать москвича на выезде. С девушками это особенно просто. У москвичек есть какой то особенный дар одеваться максимально безвкусно и несоответственно обстановке. Эта, например, в 20-ти градусный мороз была в короткой косухе и «резиновых» джинсах. Не обижайтесь, девушки. Это правда. Я весь мир объездил и знаю, что говорю.
     Угу. Встанем за ней в очередь. Сейчас она попросит купейный до Москвы, их не будет, останутся только одни СВ. «Ой, а у меня денег не хватает.» «Девушка, можно я Вам помогу.» «Да нет, что Вы…». «Да земляки должны друг другу помогать, я ведь тоже из Москвы. Уважаемая, 2 СВ до Москвы, пожалуйста. Да, вместе.»
     - Три плацкартных до Москвы, - гремит в моей розовой мечте. Тьпффу, студенты чертовы! Сейчас еще наоборот, одни плацкартные останутся!
     - Один СВ до Москвы.
     - Нет СВ, - и почему я решил, что облом прекратился?
     - Как нет? Совсем нет?
     - Совсем нет, даже вагона нет. Только купе.
     - Давайте купе.
     - Вам верхнее или нижнее? - билетов нет, но в остальном сервис на РЖД на высоте. Насмотрелись своей собственной рекламы, понимаешь. Можно подумать, что я не поленюсь поднимать свою драгоценную задницу на 1,5 метра. Не видно, что ли, что круче меня только яйца!
     - Нижнее.
     Ладно, поедем впятером: Просвещения Дух; Разум, Сын ошибок трудных; Гений, парадоксов Друг и Случай, Бог-изобретатель и Ваш покорный слуга собственной персоной. И сколько же нас ждет открытий чудных?
     Первым чудным открытием, спасибо Случаю, стала читательница, расположившаяся на втором нижнем месте моего купе. Вот если еще Случаю будет угодно, чтобы больше в наше купе никто не сел, скажу ему спасибо. Что читаем? Пейпербэк, женский роман, небось! Ан, нет, детектив. Ну, тут я теперь крутой специалист, знаю, по крайней мере, 3 десятка названий. Что ж, Дух и Сын, ваш выход.
     И Дух и Сын терпеть не могут типичных вагонных знакомств a la «Ну вот, мы теперь с вами будем ехать. Попутчики, значит. Вы докуда? А я как раз оттуда». И в этом мои с ними вкусы совпадают.
     - Добрый день, друзья!
     - Здравствуйте, - отвечают нам из под одеяла, из за книжки и поверх очков для чтения в толстой оправе. Читательнице лет так 40-45. Вас, господа, это смущает? Ни Сына, ни Духа и уж тем более ни Друга это не смущает.
     - Вам сегодня необычайно повезло! Едва столкнувшись с первой вечной Российской проблемой, вам тут же, как снег на голову, вторая. Потому что сегодня до половины десятого с вами в студии на нашей волне ди-джей Тин.
     - Очень приятно. А меня зовут Валентина.
     Без отчества, уже неплохо. Вообще то Дух пошутил, и, на мой взгляд, неплохо. Ты те огорчайся, Дух. Просто мы с тобой в этой компании еще не бывали.
     - А Вы нерусский?
     На самом деле есть немного, но совершенно незаметно.
     - А почему Вы так решили?
     - Имя у Вас странное.
     О, провинциальная непосредственность!
     - Нет, мое полное имя Валентин, но Валя - это женское имя, и поэтому я с детства приучил всех называть меня Тин. А смысл в это имя каждый вкладывает, какой хочет. И вы попробуйте.
     - А-а, - и снова, тык носом в свой детектив.
     Да, что мне надо чего-то, что ли! Гори оно все огнем! Ставлю под полку лапоть, достаю остатки своих детективов и ставлю стопочкой на столике. Вот и я буду читать. И ты, Сынок, отдохни. Десятка или дюжины таких книжек мне должно хватить минимум на сутки непрерывного чтения. Сон, еда - должно хватить.
     Останавливаемся на следующей станции. Валентина снимает очки, откидывает одеяло, и проворачивается, чтобы посмотреть в окно.
     - Какая станция?
     Я не знаю, какая там станция, но если бы и знал, не сказал бы. Дар речи я потерял. Вот это бюст! Я видал что-то подобное, на картинках, в кино. Но их обладательницами были дамочки весом «от 1 цт», моя же попутчица, конечно не Бритни Спирз, но довольно стройна талией и ногами.
     - Не знаю. А Вы есть будете, я сгоняю куплю чего-нибудь. - выдавливаю из себя.
     - Нет спасибо. У меня разгрузочный день.
     Это в пятницу-то. Тогда с фигурой вопрос снимается. Хорошо еще, что не пост.
     - Может, попить чего?
     - Пива, но только светлого.
     Пока я бегаю за пивом и пельменями мы быстро проводим совещание. Надо что-то делать. Такое упускать нельзя. Когда еще в жизни удастся живьем увидеть нечто подобное? Первое здравое решение принял парадоксов Сын, дабы оградиться от и без того зачастивших в последнее время Несчастных коллег нашего штатного Изобретателя.
     - Проводник, не пускай никого в мое купе до самой Москвы.
     - До Москвы?
     - Да, до перрона.
     - Тогда по 50, - я понимаю, что и напарнику тоже 50.
     - Держи.
     Я взял себе Балтику-Портер, Валентине Крепкое. Сидим, я ем, она пьет. Доели, ручки вытерли. Тут Валентина, берет очки, книгу и собирается снова залечь. Тут, простите, мой выход. Я сажусь на ее полку, наклоняюсь к уху, и нежно, но пламенно, говорю, что с самой первой секунды, сразу, как только я ее увидел, она понравилась мне как женщина.
     - Перестаньте. Остыньте. Выпейте пива.
     - Я выпил уже все пиво, но все равно хочу Вас.
     - Нет, это же неприлично.
     И-и-и-и-ийййййессс! Это полный контакт! Я все-таки немного разбираюсь в женских «нет».
     Я уже глажу ее грудь, и продолжаю что-то петь о красоте, жизни и ее скромных радостях. Через многочисленные «нет» меньшего калибра, я снимаю с Валентины футболку. Лифчик она снимает уже сама. А кто сомневался? Oh my! Вот это грудь! Мало того, что каждая размером с волейбольный мяч, да еще в какой форме! Полные, упругие, нет ни малейшего намека ни на увядание, ни на силикон, холеные, натурпродукт, одним словом.
     Я через голову скидываю свою рубашку и начинаю тереться об нее своим телом. Вы видели хоть раз как лягушка лезет на бегемота? В общих чертах сравнимо. А засовываю голову между них, я засасываю соски и сжимаю их пальцами. Это ей, похоже, больше всего понравилось.
     - Подожди, - говорит, - я трусы сниму. И снимает свои спортивные штаны вместе с трусами.
     Я расстегиваю свои, но снимать их с ног нет времени совершенно, я встаю передней, кладу член между грудей, и начинаю его ими гладить. Я сжимаю груди, как хочу, а Валя взялась за соски и ущипнула их со всей силы. Экстаз наступает быстро, фонтан бьет ей прямо в лицо, на губы, в глаза.
     - Ну, ты прямо как в этих фильмах, - говорит Валя, вытирая лицо.
     Ага, значит, эти фильмы все-таки смотрела, торию, матчасть знаешь. Ну, с боевым крещением.
     Я сажусь на свою полку, чтобы полностью снять штаны и достать из сумки презервативы, а Валя, как ни в чем не бывало, ложится под одеяло и отворачивается. Привычка, наверно. Не-ет, у нас так секс не делают. Это ж еще даже не разминка, так, приветствие. Я легонько переворачиваю Валю на спину, беру за соски со всей силы, раз ей так нравится, и приступаю к разминке. На разминку я ей осмелился предложить немного куннилингуса. Судя по всему, она в своем городишке такого не пробовала. Несмотря на новизну ощущений, у меня уходит довольно много времени на удовлетворение партнерши. Щеки, язык, все уже задеревенело. Валин бурный оргазм для меня уже как манна небесная.
     Пока она отходит от кайфа я опять придаюсь ласкам и играм с грудью. Ну не бывает такого, черт побери! Сам я уже тоже возбудился по новой, и хотел уже было приступить к гвоздям программы, и гвоздить их до огвоздения, как Валя решила, очевидно, мне отплатить той же монетой. Она сама села, наклонилась, и, поколебавшись секунду, взяла его ркуами.
     - Только я глотать не буду, это точно.
     - Хорошо, хорошо. Я все сделаю. Да, предупрежу я!
     Она неумело, явно в первый раз берет в рот.
     - Сильнее, - говорю, - сжимай головку.
     А она кусаться.
     - Подожди, не налегай ты так сильно на основание. Все дело же в боеголовке, а остальное - так, носитель.
     - Не кусай. Зубами можно, но через губы.
     - Если тебе так нравится его весь брать, то головку надо ласкать глоткой или языком.
     Лекции мои н пропадают даром. Измотавшись, и едва не лишившись радости на всю оставшуюся жизнь я опять от души кончил ей на лицо. Она вытирается и что-то шепотом приговаривает. Я не сразу расслышал.
     - Ах, какая я блядь! Ох, какая я блядь! Ой, какая я блядь! Ну, какая я блядь!
     Я встречался с женщинами подобного сексуального поведения. Это действительно латентные бляди, или мазохистки. Как называется страсть к грязным словам я забыл, но то, что она идет в ногу с первыми двумя явлениями, это точно.
     - Вставай, - говорю, - «блядь» ты моя, - пока шутливым тоном.
     Валя послушно встает.
     - Смотри, что мы с постелью сделали. Возьми белье с верхней полки, перестели пока.
     Я сажусь на свою полку, и, любуясь на ее крупное, но все же стройное тело, пытаюсь мокрыми скользкими руками разорвать упаковку презерватива и его надеть. Вот она сняла белье с верхней полки и застилает свою постель, вот она уже закончила, сейчас разогнется…
     Вот тут-то я ей и вгоняю со всей силы, по самый приклад! Ох! Головой в переборку бах!
     - Стой, блядь, нормально! - уже серьезным тоном.
     Для пущей убедительности довольно звонко хлопаю ее по попе. Валя - все. Уже не стонет, просто тихо орет.
     - Молчи, в соседнем купе, ведь, услышат!
     - Не могу, ой, не могу.
     - А ну, молчать!
     Прикусывает губы и постанывает. Я опять же грубее, чем только что хватаю ее свободноповисшие груди и со всех сил прищипываю соски, раскачивая ее всю. Вагина у нее широкая и мягкая, техникой сокращения ее мышц она тоже не владеет, но, правда, при своей ширине она оказывается довольно короткой. Так что я работал, судя по всему, прямо в матке.
     Кончать она начала, по-моему, сразу с первой фрикции, и оргазмы следовали один за одним, поэтому никаких моральных обязательств я не чувствовал, и просто драл ее, как девку в подворотне, исключительно для собственного удовольствия.
     Надышали мы так, что «Титаник» отдыхает. По стеклу ручьи лились. В вагоне и так было жарковато, теперь же мы с Валей были просто как из парной. Для выхода именно из таких ситуаций я всегда беру с собой набор ключей железнодорожника, в просторечии именуемый тройчаткой. Я открыл на пару сантиметров запертое на зиму окно, и атмосфера быстро нормализовалась.
     У Вали к вечеру разгрузочный день кончился, и от трудов праведных я закатил пир горой. (У нас еще ночь, день и ночь впереди!) Валя стала убирать со стола, собрала все в одну коробочку, и повернулась к двери, чтобы ее вынести. А поперек двери, как назло, стою я. Валя что-то говорит, просит отойти, но я не слышу. Я хватаю ее, поднимаю, левой рукой прижимаю к себе, а правой снимаю до колен штаны и трусы. Сажаю на стол. Пока я разбираюсь со своими штанами и средством действительного уважения своего партнера, Валя окончательно освобождается от штанов и ждет меня с раздвинутыми ногами. Для меня получается низковато, и мне самому приходится развести ноги, чтобы стать пониже. Валя закрывает глаза, откидывает назад голову и бессознательно пытается массировать свою грудь. Pardon, madame, это моя работа. Задираю ей футболку вместе с лифчиком (что-то трещит) и довольно сильно кусаю ее за сосок. Валя стонет от удовольствия. Я же говорил, мазохистка.
     Спать легли по своим полкам, но долго гладили друг друга по ладоням и рукам.
     Проснулся я от приятного ощущения. Я открыл глаза, и вижу, Валя сидит около меня на корточках, и тихонечко гладит мне его, рассматривает.
     - Что ты там сидишь, залезай!
     Валя залезает на меня верхом, и мы некоторое время разогреваемся. Я уже стал подбираться туда, но Валя говорит строго:
     - А у тебя есть еще презервативы.
     Ну, есть.
     - Ага, бери.
     А сам руки за голову и лежу. Она открывает упаковку, аккуратно мне надевает, и садится на него своей жадной, влажной широкой и короткой вагиной. Она бьется в истерике, дополнительно мастурбируя себе клитор и играя по-всякому с грудью. Я смотрю это кино, валяю дурака на всю катушку и притворяюсь, что не испытываю оргазма. Она соображает что к чему только когда у меня уже опал прямо у нее внутри. Она опять собственноручно снимает презерватив, наверно, чтобы убедиться, что ей туда ничего не попало. Я еще раз перед сном долго наслаждаюсь грудью, сосу ее и покусываю. Валя, сидя у меня на колене, трется об него, и опять кончает.
     Я пытаясь понять, что мне больше всего понравилось и что следует повторить завтра, а на что внимания не обращать, засыпаю уже до утра.
     Утро нам готовит еще одно чудное открытие. Вали нет. Нет ни детектива, ни очков, ни сумок. Сошла. Судя по горячим беляшам и холодному портеру, недавно. А она обещала, что поедет в Москву? Так, с чего ты это взял. Вот почему проводник так ехидно переспрашивал, до Москвы ли никого в купе не пускать. Ну, и что мне делать еще 40 часов одному в купе? Я ж не космонавт и сурдокамеру лезть не обязан. Дьявол!
     Покончив с беляшами и пивом, я все-таки поплелся в ресторан. Хоть какое, а все же общество.
     Сижу, курю. Народу мало, поговорить не с кем. Тут заваливаются три девчушечки, падают за столик передо мной и продолжают, очевидно, начатый еще по дороге сюда разговор, что мол холодно-то как, в тамбуре курить холодно, хорошо, что еще в ресторане разрешают. Как кому спалось. Что-то знакомое я замечаю в той, что сидит спиной ко мне. Вот она что-то говорит. Точно, «три плацкартных». Все сходится. Ну ладно, пока официантка не подошла, надо брать быка за рога.
     - Девушки, извините, вы сами из Москвы?
     - Да, из Москвы.
     - И что же вас в такую глушь занесло?
     Хи да ха, да мы лягушки путешественницы, да …
     - Студентки, что ли?
     - Да, в театральном учимся.
     Тогда я Михаил Боярский, вот только усы утром случайно сбрил, а шляпа в купе осталась.
     - А я очень люблю ходить в театр, - говорю.
     На самом деле, а что тут такого?
     Я стараюсь побольше говорить, с той, что спиной сидит, чтобы ей было неудобнее. Вот она не выдерживает и двигается, приглашая меня пересесть. Я заказываю нормальной еды на всех (можно подумать, что это Метрополь-ресторан, а не вагон), угощаю сигаретами.
     - Пойдем ко мне посидим. У меня полностью купе до Москвы оплачено. (А что, нет, что ли?). Там и покурить можно.
     Как давно я не общался с молодежью в ее среде обитания. Мы и в карты поиграли, и в «да-нет», и в «мафию», и анекдоты потравили. Музычку поставили. У меня было с собой 3 или 4 диска с MP3, песни из кинофильмов, 200 лучших песен о любви и что-то еще. Когда пошли на обед, я предложил им перебираться ко мне насовсем. Принято единогласно. Эх, гитары нет, вспомнил бы молодость. А какие сейчас песни молодежь поет?
     Пива выпили, окошко открыли, курим. Здорово, лучшего времяпрепровождения трудно было и представить. Поезд приходит днем, где-то к 4-м утра решили ложиться. Оделся, взял сигареты, пошел курить. Одна дамочка меньше 10минут не укладывается, причем, при увеличении числа дамочек в N раз, время, необходимое для их укладки Т составляет (1+n) N t, где n >0, t - время необходимое для укладывания одной дамочки. Здесь пахнет минутами 40, не меньше. Нет, я ничего не боялся. Если они не специально обученные хакеры, то с лаптем они ничего не сделают. Да и обученным надо время чтобы все скачать. Взять у меня кроме щетки, бритвы и детективов нечего. Я был спокоен.
     Мы успели еще раз остановиться, я купил какого то варенья, еще пивка. Подхожу к купе, дверь на 2 см приоткрыта: «все, не заперто, я готова». Захожу. О-о! Подружки новые мои вовсе не лежат на разыгранных в дурака полочках, а стоят, насколько это возможно в купе, шеренгой ко мне спиной. Все завернуты в простыни, а на головах типа тюрбанов из полотенец. Стоят, не шелохнутся. Я захлопываю дверь. Изнутри. Все равно стоят. Я тоже стою. Бросил банку и бутылки на полку. Стоят. Снял куртку. Стоят. А! Запер дверь. Одна шевельнулась, что-то сделала.
     Если б я был султан, я б имел трех жен
     И тройной красотой был бы окружен
     Запел мой лапоть голосом Никулина. Девушки ткнули меня, чтобы не мешал. Я сел, подобрал ноги. А они затеяли тот танец, когда все разом распахивают свои одежды и загораживают таким образом друг друга. Зритель все время видит голые ноги и голые плечи, естественно полагая, что и между ними все голое. Но развернуть это но 1,5 кв. м купе …, может, в правду артистки.
     После этой песенки началась какая-то восточная мелодия. Они, значит, успели еще и playlist написать. Может, все же, хакерши? Как раз по одной: из ОБЭП, из ГНИ, а рыжая Ксюша точно с таможни. Девушки перешли к фокусам. Двое подоткнули свои простыни и стали виться с третьей простыней вокруг Марины, той, с вокзала. Суть фокусов состояла в том, что девушка, скрытая простыней, полностью облачается в зимнюю одежду, в чем почтенная публика может убедиться, а потом постепенно раздевается. Высунет ногу из за простыни, и снимает с нее джинсы. Потом снятая вещь выбрасывается на меня. Когда по идее она должна остаться в одном белье, простыню сдергивают, и девушка оказывается снова полностью по-зимнему одетой. Ну, конечно, апплодисменты.
     Как я мог так ошибиться! Ну, конечно Маринина фамилия Кио, Ксюшина - Данилина, а блондинка Настя точно Копперфильд! Извините, не узнаю вас в гриме.
     Мелодия закончилась раньше, чем фокус, и одной пришлось запустить сначала вручную. Когда раздались первые аккорды «You can leave your hat on», сомнений больше не оставалось, следующий номер - стриптиз. Ксюша с Настей уселись по бокам от двери, так, чтобы из-под простыней были видны их ноги и бедра, но было бы непонятно, есть там что-нибудь еще или нет. Ну, а Марина пошла плясать. Ким Бессинджер даже если бы и стала плясать в купе вагона, лучше бы не сделала. Марина даже шест нашла, откидную лесенку для залезания на вторую полку. Следуя тексту песни, она осталась в черном белье и черной же вязаной шапочке. В таком виде она стала танцевать уже на столе и, практически на мне, подставляя спину и бедра. Я, было, взялся за замочек, но Марина извернулась и сбежала. А потом смотрит так между грудей, ну, давай, давай.
     Не-е-ет, девчонки! Или мы играем, или вы все в таком виде выметаетесь в свой плацкарт. За деньги я могу это смотреть хоть каждый день. Ну, смотри, у тебя последний шанс. Я открываю об стол пиво, и открытую бутылку засовываю ей под лифчик спереди. Маринка визжит, дергается, пиво-то с мороза недавно, но игру принимает. Она не взяла пиво в награду за снятый лифчик, а наклоняясь всем телом к своим подругам дала каждой попить из бутылочки. Те тоже и почмокали и язычками покрутили, покрасовались. Последняя очередь, ясное дело, моя. Я пытаюсь пить пиво, из между грудей, а Маринка все пританцовывает, бутылку не ухватить, при этом еще наклоняется она все ниже и ниже, сейчас все прольется на меня, надо спешить, я инстинктивно поднимаю руки, чтобы придержать бутылку и попить, как бутылка падает мне в руки вместе с расстегнутым лифчиком. Я успеваю только мельком глянуть на голую грудь, как Марина тут же отпрыгивает и стыдливо отворачивается ко мне попой.
     Нет, такого номера я не видел. Если девчонки профессионалки, то какого хрена они в плацкарте ездят.
     Сижу, пью пиво, смотрю дальше. Что же ей в трусы засовывать? Снова пиво? Не оригинально. Варенье? Глупо. Разберемся.
     Маринка же в лучших традициях имитации скромных девочек, то повернется грудью, то закроет ее руками, то приспустит трусики, то обратно натянет. Вот она решила-таки наконец сложить с себя ответственность и дать мне этим заниматься. Встала рядышком, отклячила попу, ну, снимать сам будешь или дашь чего? Я для начала я просто притянул ее к себе за трусики (кто не знает, в настоящих стриптизах лапать танцовщиц нельзя). Тут игра в настоящий стриптиз заканчивается, и Марина прыгает своими коленями на мои и прижимается к туловищу. Я-то еще футболке, только разве что без куртки. Она водит своей грудью по моей, около лица, я касаюсь ее носом, губами. И под заключительный аккорд она вскакивает с коленок уже совсем голая.
     Судьи. За технику исполнения: 5-8, 5-9, 5-9, 6-0, 5-9.
      За артистизм: 6-0, 6-0, 6-0, 6-0, 6-0.
     Лаптоп извергает из себя рев беснующейся толпы, свист, хлопки и улюлюканье. Марина подбирает лифчик и трусики, прячется за подруг. Под тему из «Одиссеи 2000», задерганную, на самом деле, до безобразия, девушки по очереди совершают резкие движения по снятию простыней. Вот мощные удары заканчиваются, белые одежды падают, и все три девушки стоят передо мной друг за дружкой: брюнетка Марина в черном, рыжая Ксюша в розовом и блондинка Настя в белом белье. Все в позе для фотографирования на конкурс красоты. Марина, самая ближняя, и кажущаяся самой высокой, под продолжающуюся музыку такими же отрывистыми движениями раздевается и занимает место в зрительном зале.
     Под более плавную музыку, сменившую торжественные аккорды, Ксюша с Настей начали с зеркальной точностью ласкать и возбуждать друг друга, постепенно раздевая, а Марина, извиваясь вокруг меня, неведомым образом стала угадывать и выполнять все, даже самые мелкие, мои желания. Мне даже затылок не приходилось чесать. Ей же самой уж ничего не надо было, я попробовал положить ей руку туда, и до того как она увернулась, я понял, что она уже вся течет.
     Когда Ксюша с Настей окончательно разделись и легли в поз. 69, Марина сняла с меня трусы. От увиденного и пережитого я уже ничего не соображал, и не мог представить, в какой позе ее иметь. Все представлялось мне слишком банальным для такого необычного случая. Не придумав ничего лучше, я просто дал ей в рот. Марина умело взяла на заглот, периодически выпуская, чтобы подышать. Однако семя она приняла все в себя нисколько не поперхнувшись. После этого она тщательно вылизала весь обмякающий прибор, и даже залезла языком в дырочку.
     Несмотря на то, что я формально кончил, душевного удовлетворения от оргазма я не получил, даже какая-то злоба появилась, усиленная временным спадом возможностей. Всю свою месть я решил выместить устно. Я положил Марину на спину, и бросился к ней между ног. Я лизал, кусал и посасывал все, что попадалось на пути. Руки были переброшены на холмистую местность, и просто смяли противопоставленное им упругое молодое сопротивление. Марина, в отличие от своих стонущих и мычащих подруг, все делала молча, только дышала глубже и чаще. О приближении апокалипсиса (просто оргазмом это назвать нельзя) я понял по конвульсиям, исходящим из бездонных глубин женского организма. Почему-то мне показалось, что этот организм надо немного придушить, и несильно сжал Марине горло. Конвульсии усилились и она вся сжалась с силой удава или осьминога, зажав мою голову с боков бедрами и вдавив руками со всей силы в свою вагину. Наверно она потеряла сознание и обмякла немного. Не то я бы задохнулся. Я не мог некоторое время встать, чтобы проверить, жива она или нет, я сам с трудом переводил дыхание.
     За это время я снова возбудился, но валяющаяся без чувств Марина не представлялась мне в ближайшее время партнером, мне снова хотелось страсти и бешенства. На соседней полке девушки опять лежали одна сверху, другая снизу. Ничего не различая, я всадил в то тело которое было сверху. Мне было совершенно наплевать, занимаются ли они однополой любовью из принципа, или для разнообразия. Может, первое мне бы еще больше понравилось. Но девушки ничего не имели против. В тот момент, когда я к ним присоединился, они лежали лицом к лицу, и когда я обхватил грудь верхней, невольно коснулся и груди нижней девушки. Я стал ласкать четыре груди одновременно, захватывая одной рукой груди двух девушек сразу. Ноги я поставил так, чтобы коленом еще попадать между ног нижней. В разгар событий очухалась Марина, подошла сзади и стала лизать мне анус и мошонку. Несмотря на все только что пережитое, я отпал раньше всех, а девчонки еще некоторое время крутились втроем.
     Проветрившись и перекурив мы снова сели за стол пить чуть прохладное пиво. Хотя, оно имело полное право и закипеть в такой обстановке.
     - Ну, и в каком театральном институте учат этому? - задаю я уже давно мучающий меня вопрос.
     Девчонки помялись, помялись, и рассказали, что да, они артистки. Попали в какой то найт-клуб по набору. Поэтому они совершенно одинаковые по росту, весу и всем объемам. Там и научились танцам немного. У них троих сложилась «семья», они все любят друг друга, и иногда устраивают праздники, приглашают кого-нибудь со стороны, для новых впечатлений. Но кто-то то ли из посетителей, то ли из девочек капнул начальству, и их всех троих тут же и уволили. Девушки пошли на вольные хлеба, и завербовались к одной эстрадной звезде в кордебалет на время гастролей. А в том городишке, где мы встретились, их менеджер стал приторговывать девочками. Деньги были неплохие и некоторые соглашались, а вчера одну увезли на скорой. Ее, всю избитую и изодранную, без сознания, клиент выкинул из машины перед гостиницей, только потом позвонил, скорее всего, с трубы, чтобы ее подобрали. Маринка, в прошлом дзюдоистка, вспылив, сломала менеджеру нос и руку, и, естественно, должна была уйти. Ну, а подруги с ней. Ясное дело, ни о каком расчете речи быть и не могло, денег едва хватило на плацкарт.
     Дело было уже к утру, когда бухой проводник решил со скуки (в вагоне уже никого не осталось) покуражиться над так классно наколотым пассажиром. Он стал стучать в дверь и орать, не хочу ли я чаю. Ублюдок. Я дал девчонкам знак молчать. Вот он застучал ключами (а вдруг помер). Он похоже последнее время бухал где-то и был не в курсе, что происходит у него на вагоне. Я махнул девчонкам, мол, вставайте и простыни долой. Вот, козел, открывает дверь и полсекунды соображает. А потом девчонки как завизжат! Тот буквально упал на пол. И поделом!
     Опаздывали мы уже к тому времени часов на шесть и решили поспать немного. Такого «спокойной ночи» я не получал ни до того, ни пока еще после. Это когда три языка синхронно лижут головку. Продолжается это бесконечно, минут 20, если учесть общее состояние изнуренности.
     Как стали прощаться, я спросил, где их найти, если, что, но у них не было постоянного адреса. Не хотелось, но я им дал свои визитки. Попросил позвонить через месячишко, там праздник намечался, был бы хороший танцевальный номер.
     Они позвонили через месячишко, праздник сам собой отпал, но девчонок (всех троих) удалось пристроить в Канаде, вместе с дорогими червяками, но, в отличие от последних, 100% легально. Пишут письма.
Зигмунд
2000 г.