Стояла суровая сибирская зима, в самом разгаре. Мороз трещал по веткам деревьев в которых едва теплилась жизнь.
     Всё вокруг замерло и приуныло, на улицах почти пустынно, так как холодный воздух пробирает до костей у всего живого.
     Сквозь маленькие щели в канализационном люке пробивали себе дорогу лучи дневного света, пытавшиеся хоть как-то осветить убогое вонючее пространство под ним, состоящее из пропитанных сыростью и изрядно покрытых плесенью ржавыми стенами. Там и тут виднелись обрывки железобетонного скелета через растрескавшиеся и осыпавшиеся куски цемента. Всё здесь было жутко. Едкий запах человеческих испражнений ударял в ноздри и выворачивал мозги наизнанку. Но человек, спящий на холодных сточных трубах, давно уже привык к нему. От него самого пахло тем же, если не хуже. Этого человека зовут Степан, ему около сорока лет, но выглядит он старше. Он бомж с грязной рыжей бородой, торчащей в разные стороны. Степан постоянно поправляет её перед тем как лечь спать, но живущие в ней вши делают своё дело и он им явно не указ. У него жёлтые гнилые зубы, да и тех немного. На голове у него надета старая облезлая шапка-ушанка из собачьей чешуи. Сам он в дряхлой дырявой шубе лежит на мешках и обрывках картонных коробок. Он положил их на холодные трубы, чтоб сделать своё ложе немного мягче и чтоб смертельный холод, исходящий от них, не сильно докучал его.
     В этом бункере завыла собака царапая когтями по стенам и оставляя полосы на них. Степан попытался сделать вид, что не слышит пса, но тот действовал всё настырней и скулил жалобней, прыгая из стороны в сторону, махая хвостом и ударяя когтистой лапой по немытой роже своего хозяина.
     - Ну, Грэй, будет тебе... щас я... ох, - потянул нехотя человек.
     Собака заслышав его голос весело завизжала. Он был приучен и не "гадил дома", терпел до последнего всю ночь, пока Степан не встанет и не откроет люк, не отворит эту дверь, отделящую один мир от другого, царство тьмы от царства света. Степан поднажал, но ничего не вышло, всё попусту. За ночь люк крепко примёрз к своей юбке. Степан поднажал ещё раз. Результат тот же. Собака заскулила уже по другому, неужели ему придётся терпеть дальше. Вконец измученный Степан всё же отбил люк и тот с грохотом съехал со своего места и покатился в сторону. Свежий морозный воздух проник в его жилище, выгоняя наружу всю вонь. Степан подхватил пса и поднял его к отверстию диаметром в ширину человеческих плеч, тот ухватившись передними лапами за железный обод начал отталкиваться задними и, оказавшись на улице, пошёл по нужде, а потом и по своим собачьим делам. Степан же взял недокуренную кем-то сигарету и попытался подкурить этот бычок. Но мокрый и окончательно затёртый черкаш рвался от движения спички. Серная головка рассыпалась под давлением его грязных рук. Но он всё же блаженно задымил, трясущимися руками стряхивал пепел и подносил окурок к почти беззубому рту. Да, он любил курить, особенно после сна, не успев ещё ничего закинуть в волосатый и обвисший живот. Голова начинала слегка кружиться, настроение тянулось кверху и он то и дело стрелял беззубой пастью и дарил улыбку всему, что окружало его. Ему было приятно. Приятно от той мысли, что он жив, не продрог окончательно и не примёрз мясом к своей лежанке. Он опять дышит свежим воздухом, щурит глаза от яркого солнца, пряча их за могучими рыжими бровями. Опять он хочет есть, но есть нечего. Нет, есть он не хочет, он хочет обожраться как свинья, запастись салом со всех боков и больше ничего. Но всего этого нет, это только мечты, призрачный сон. Хотя в том что он свинья он уверен окончательно, потому как питается в принципе тем же. Тем, что недоели другие люди, вот только сало в нём не откладывается, как жир у медведя, чтоб не склеить ласты в суровую лютую зиму и не покрыт он лоснящейся тёплой шерстью. Нет, всего этого он лишён. Потому что Степан человек, а не животное, каким бы он ни был куском дерьма, но он всё равно человек. Это звучит гордо. Это пишется с большой буквы. Он хозяин земли. Он покоритель стихий.
     Степан начал уже тянуть фильтр, но не заметил этого. Он думает о том, что вы только что прочитали и ему смешно. Плевать он на вас хотел, если говорите об этом не побывав в его шкуре. Попробуйте, побудьте. Страшно? И ему страшно. Вот уже лет десять как он просит всевышнего своей скорейшей кончины, но тот его не слышит, болт он на него забил и всё. А сдохнуть Степан хочет больше всего, это его мечта. И он очень злится. Злится каждый раз когда понимает, что он ёщё жив и только что проснулся, Бог опять наебал его. А может его и нет вовсе? Тогда он поносит крепкой отбороной руганью весь белый свет, проклинает Бога и всех людей, которых ненавидит больше, чем свою дешёвую дрянную жизнь, никому и